«Раззява! — пушил сам себя спросонок Антоний. — Ну, если проспал! Ну, обормот!..»
На краю леса он остановился: издалека было видно, как в деревню возвращались три валгая с собакой; пёс прихрамывал. Лай доносился из соседних дворов.
«Стало быть, тоже… не солоно хлебавши, — как-то само собой пришло на ум Антонию. — Так, так… Что мы имеем? Направление! Север. Уже теплее. Ведуны на млешаков как по компасу ходят. Теперь дня два будет отлёживаться. Волчара! После таких превращений обычное дело. Надо поспешить».
Только к полудню Антоний добрался до города.
Дверь открыл радостный Бусин:
— Антон Николаевич! Здравствуйте! То есть, я хотел сказать… Михаил Сергеевич…
Не здороваясь и не вытирая ног Антоний прошёл в кухню:
— У вас здесь чего, тиф?
Бусин сконфузился и погладил себя по выбритой голове:
— Семён Григорьевич,… то есть Александр Иванович…
— Постричься велел, — угадал Антоний, заглядывая в эмалированную кастрюлю на остывшей газовой плите: в нос пахнуло кислятиной; грязноватая ёмкость была наполовину заполнена картофельными очистками и осклизлой мезгой, оставшейся от приготовления пищи.
— Ага.
— Это чего? — Антоний недовольно поморщился.
Бусин подошёл поближе и тоже заглянул внутрь:
— Остатки. Забыл…
— Дожили…
— …выбросить, — закончил предложение Бусин. — Я тут картошечки круглой сварил, а Настя щей сготовила.
— Где-е-е?!!
— Там, — Бусин показал рукой в сторону прихожей. — Накрыто уже. Вас дожидались…
— Веди, изверг! — Антоний сглотнул слюнки: перед глазами возник упоительный мираж большой тарелки горячих щей. Отпихнув Бусина, он стремительно вышел из кухни.
В гостиной на обеденном столе громоздилось пышное сооружение из ватного одеяла и двух пуховых подушек.
Антоний понял: его ждали.
— Скидывай эту рухлядь! — Антоний с задором хлопнул в ладоши. — Семён с Настькой где?
— Запаздывают, — Бусин аккуратно снял подушки и одеяло: стопка тарелок, кучка ложек с вилками, три сковородки, чугунная утятница, кастрюля, хлеб и пара свёртков в фольге были горкой собраны в центре стола. — Позвонить?
— Не суетись, — Антоний потянулся к кастрюле со щами. — Приземляйся. — В состоянии, близком к гастрономическому экстазу, он приподнял крышку и аж задрожал. Из кастрюли вырвались умопомрачительные ароматы наваристого борща: неописуемый букет дразнящих запахов клубящимся парком взвился вверх и защекотал в носу. — Убийца! Какие же это щи?! Варвар! Это же амброзия…
— Чего? — не понял Бусин.
— Забудь, — легонько взболтав половником содержимое пузатой посудины, Антоний бережно до краёв наполнил духовитым варевом тарелку Бусина. Потом себе. — Ну, не томи, родной. Новости есть?
— Навалом. Тут это… — сбивчиво начал Бусин, наполняя жильё целым оркестром живых звуков; он говорил, ел, чавкал, хлюпал, шмыгал носом, утирался, и всё это делал почти одновременно.
Примерно через минут сорок Антоний, подцепив вилкой последний кусочек тушёной картофелины, переспросил:
— Во сколько? В час?
— Угу, — подтвердил Бусин, продолжая ненасытно наворачивать и уминать всё, что попадалось под руку. — Через десять минут…
Раздался стук в дверь.
— А чего, — встрепенулся Антоний, — звонок не работает?
— Работает, — Бусин положил ложку. — Это Семён Григорьевич… то есть, Александр Иванович…
— Значит так, Буся, — покровительственным тоном объявил плотно откушавший Антоний. — Ты мне эти старорежимные замашки брось. Давай определимся. Раз и навсегда. Мы теперь друзья по несчастью. С этой минуты я для тебя просто Антон. Без всяких отчеств и ваших превосходительств. А Семён — Сёмка. Уразумел?
— Да, — кивнул Бусин. — Семён Григорьевич сказал, что постучит.
Удары в дверь возобновились.
— Я пойду, — Бусин заметался, — открою?
— Можно, — соизволил Антоний и, сняв, на всякий случай, пистолет с предохранителя, с лёгким сердцем откинулся на спинку стула.
Из прихожей донёсся сердитый голос Семёна:
— Спишь, задрыга!
— Антон Николаевич вернулся, — причмокивая, доложил Бусин, явно не успевший что-то дожевать.
В квартиру прошли Семён и Настя. Навстречу им вышел Антоний.
— Привет, — поздоровалась Настя.
— Здорово, Настюха, — весело подмигнул Антоний. — Со свидания?
— Как же, — безутешно вздохнула Настя. — Опять не пришёл.
— Семён, разговор есть, — кивком поманил Антоний и напоследок, ловко подхватив Настину руку, нежно поцеловал: — Настенька, я только сейчас понял, что такое настоящее человеческое счастье. Это твой борщ. Ты волшебница.