— Хайло закрой, чмарина позорный. Потрох дёрганный…
От этих гнусных слов палец Семёна, до этого мирно покоившийся на курке автомата, машинально дёрнулся, и над головой неприветливого хозяина комнатушки просвистело несколько пуль.
— Ты чего, пёс дранный, совсем припух?.. — ещё не расправившимся после сна голоском просипело развязное дитя природы, нехотя подтягивая запашистые складки замурзанных одеяний.
Антоний мягко положил на плечо Семёна руку и увещевательным тоном, насколько дозволяли экстраординарные обстоятельства, обратился к негостеприимному обитателю коморки:
— Милорд, не будете ли вы так любезны…
— Закрой пасть, мямля полоротая, — не особо чинясь, изрыгнул оторвыш. — Твой номер шестнадцатый…
— Дай я жахну по этой нечисти, — Семён нацелился в грудь отпетого грубияна.
— Подожди… что-то тут не то… — задержав дыхание, Антоний подошёл к неутомимому сквернослову ближе: несносный охальник, не обращая внимания, продолжал без устали исторгать из себя немыслимые нагромождения самой изощрённой брани.
В этот момент из коридора послышались шаги. В дверях появился низкорослый мужичок в драном бушлате и оторопело уставился на гостей:
— Опять?!
— Что поделаешь, — мгновенно сориентировался Антоний, поняв, что его явно приняли за кого-то другого. — Вот… коротаем время в светской беседе.
— Я сейчас, — мужчина в бушлате схватил бойкого на язык бесстыдника за шиворот и потащил к выходу: — Я тебе сколько раз говорил, михрютка, что б ты дорогу сюда забыл?! В психушку захотел, козявка пакостная?! Иди к Маруське своей…
Неукротимый похабник, до этого с такой дерзостью и нахрапом выводивший умопомрачительные пируэты, искусно сплетённые из самых непотребных образов ненормативной лексики, вдруг обиженно насупился и, сжавшись в крохотный комочек, жалобно захныкал, как напуганное дитя:
— Не хочу в больницу, Артёмушка-а-а-а! Не хочу! К бабе Марусе хочу-у-у! Хы-хы-ы-ы! А-а-а!..
Новоявленный хозяин комнаты выволок хнычущее существо в коридор и вернулся:
— Больше не сунется, побо-о… — мужчина запнулся на полуслове, побледнел и, закусив губу, попятился назад.
— Стоять! — гаркнул Семён. — В кресло! Живо!
Мужчина безропотно выполнил грозный приказ вооруженного гостя и обречённо поник головой.
— Не бойся, — попробовал разрядить обстановку Антоний. — Мы чужих не трогаем. Как тебя… по имени?
— Артём, — назвался мужчина, не решаясь поднять глаза.
— А этот… — Антоний улыбнулся, — юный собиратель фльклора… кто такой?
— Сашка-дурачок, — Артём приподнял голову и сходу расписал целую историю: — В дурдоме родился. Подрос — вытурили. Сейчас бегает по городу, как собачка приблудная, на проезжих лает… А так… мухи не обидит. Матерится, конечно, крепко. Где только выучился, негодник?
— И много в городе жителей? — прервал говорливого рассказчика Семён.
— Да все тут, — Артём боязливо покосился на Семёна. — Человек двести будет. Одни старики да старухи. А вас я сначала за военных принял. Вы ведь не с ними?
— Нет, — Семён опустил дуло автомата. — Мы сами по себе, а государство само по себе. А чего тебе военные? Дезертир, что ли?
— Не-е, — протянул Артём. — Просто им лучше не попадаться. Беспредельщики. Не знаешь, чего ждать.
— Не парься, — успокоил Семён. — Мы товарища ищем. В ваших краях заплутал. Если что слышал… — в носу засвербело: он громко от души чихнул и подобрел, — отблагодарим, как полагается.
— Не… — Артём чуть помедлил. — Кроме вас, новеньких не было. Не сезон. А давно потерялся?
— На этой неделе, — уточнил Антоний.
— Точно не было, — уверенно мотнул головой Артём. — У нас все пришлые как на ладони. Бандиты заезжали…
— А этим чего? — заинтересовался Семён.
— Привозят что-то, увозят, — Артём пожал плечами. — Мы к ним не лезем. Убьют. А так не трогают, не то что… военные. Вот те — зверьё отъявленное. Винища ужрутся и давай по местным пулять. Забавы ради. В одно это лето Кузьминичну подстрелили почём зря, бабку Нюрку, Мишку-рыбака. И рука не дрогнула. Это у них, паразитов, санитарной чисткой называется.
— Сурово живёте, — скупо прокомментировал Антоний.
— Да мы уж привыкшие, — обыденным тоном лопотал словоохотливый Артём. — Бандитам до жителей дела нет. Спрашивают — говори как есть. Кто, что, где? Сбрешешь — пришьют. Тем летом Гришку-криворуку за лажу по шею в землю закопали и муравейник на голову высыпали. Орал жутко. Через несколько дней от него поверх земли одна голая черепушка осталась. Мураши весь мозг выели. До косточек обглодали.