Трифон ушёл.
Полонский и Кашин, преодолев несколько подземных туннелей, дверей, лестниц и путаных коридоров, наконец выбрались наверх: пахнуло душистой прохладой утреннего леса, напоённого одуряющими ароматами багульника. Вековые ели, с нижних лап которых косматыми клочьями свисали седые бороды лишайника, величественно вздымали свои острые верхушки высоко к небу. В подтаёжье, сплетённом из жёстких кустиков вереска и черники, царил полумрак.
Сооружение, из которого вышли Полонский и Кашин, снаружи ничем не отличалось от обыкновенного охотничьего домика: стены из нетёсаных, поросших мхом брёвен, крытая гнилой дранкой крыша и неказистая обитая ржавым железом дверь.
Послышался шум мотора. Со стороны покатого пригорка показалась громоздкая военная машина на гусеничном ходу, что-то среднее между трактором и речным катером с крытым верхом.
Из бревенчатого домика вышли Орлова, Бусин и отец Иломей.
— Настя! — обрадовался Кашин.
— Верните нам наши документы?! — в ультимативном тоне потребовала Настя, обращаясь к сопровождавшему её отцу Иломею.
— Отдай, — прохрипел Полонский, сдавливая ладонями виски.
Иломей вынул из-за пазухи целлофановый пакет с документами и протянул Орловой:
— Примите, матушка.
— Безобразие! — Настя взяла пакет и подошла к Кашину: — Ты как, Коль?
— Нормально, — Кашин обнял Настю и тихо шепнул ей в ухо: — Не шуми, Настька. Тут такое…
Тяжёлый вездеход пропахал во мху глубокие колеи, с грохотом обогнул охотничий домик и подкатил к самому входу; за рулём сидела молодая крепко сбитая бабёнка в синем платке; она заглушила двигатель и ловко выпрыгнула из машины.
— Куда тебя, Марфа, черти несут?! — закричал отец Иломей.
— Трифон сказал — у двери поставить, — огрызнулась Марфа.
— Ты ж смотри, как землицу раскурочила, злыдня… — сокрушаясь, запричитал отец Иломей.
— Залазь, Николай Михайлович! — скомандовал Полонский, усаживаясь на место водителя. — Некогда!
Кашин, Орлова и Бусин забрались в транспорт. Полонский захлопнул дверь и завёл двигатель.
— Постойте! — опамятовался отец Иломей. — Пётр Федорович! Меня-то!..
— Жди здесь, Гришка! — властно прокричал Полонский. — Один поеду! Так надо!
Стальная махина взревела, дёрнулась и вскоре, набрав ход, скрылась из виду в щетинистых зарослях можжевельника.
Марфа и отец Иломей, не зная как поступить, ещё некоторое время оторопело стояли и прислушивались к удаляющемуся гулу мотора.
— Поднимай всех, — глухо прошептал отец Иломей. — Предчувствие у меня.
— Какое, батюшка? — Марфа суеверно перекрестилась.
— Тьфу, ты, нечестивица! — дал нагоняя отец Иломей. — Сколь раз тебе повторять! Грех это.
— Как же грех? — заблажила Марфа. — То ж раньше было, а сейчас… Вон же он… поехал.
— А я тебе говорю, предчаяние у меня… нехорошее, — насупился отец Иломей. — Ох, нехорошее. Где это видано?! Один! С чужаками! Всех подымай! Следом пойдём.
— Так ведь… Пётр… апостол наш первопрестольный с ним? — заупрямилась Марфа. — То есть… с ними… с ним.
— Вот баба бестолковая! — закричал Иломей. — Потому и чую! Он тогда тоже вот так виски свои тёр, тёр… и припадок с ним начался. Аж почернел весь. Забыла уже? Беги, созывай всех! Потеряем!
Тем временем машина на предельной скорости неслась к месту назначения: рёв мотора покрывал слова.
— Куда едем?! — что есть мочи выкрикивала Настя.
— Не знаю! — орал Кашин. — Увидим!
— Как приедем, надо сразу в полицию! — надсаживала горло Настя.
— Зачем?! — встрепенулся Бусин.
— Помогут домой вернуться! — надрывалась Настя. — Обязаны!
Вскоре они выехали из лесной чащи и остановились на краю кочковатой заболоченной поляны, поросшей зарослями остролистной осоки.
— Тихо всем! — Полонский выключил двигатель, вылез из машины и позвал: — Николай Михайлович, выходите.
— Куда? — удивилась Настя. — Здесь же нет ничего.
— Смотрите! — крикнул Бусин. — Летающая тарелка!
В центр опушки прямо с неба медленно и бесшумно снижалось блюдцеобразное тело серебристого цвета диаметром примерно тридцать метров, от которого вниз под углом отходили три ярких луча.
Все, как заворожённые, неотрывно смотрели на поражающее воображение зрелище.
— Николай Миха… ахл… овл… — Полонский пошатнулся, обхватил голову руками и упал: кожа на его лице потемнела и покрылась волдырями; из ушей и носа выступила пузырящаяся слизь тёмно-зелёного цвета. Запахло гарью.