— Благодарствую, добрый человек, — Антоний почтительно поклонился. — Не за себя прошу. Пацанёнок тут один заплутал. Попросил до карамыкского скита подвезти. Вот, думаю, не сюда ли?
— Это самое место и есть, — подтвердил седобородый. — А малец-то чей будет?
— Да кто ж его знает, чей, — Антоний приблизился. — Лопочет всякое. Говорит, его здесь какие-то кришнаиты ждать должны. В общем, не в себе паренёк.
— Наезжали давеча… цыгане какие-то, — седобородый важно пригладил окладистую бороду. — Взяли четырёх оленей с упряжью и пополудни съехали.
— А сколько их было?
— Пятеро, — седобородый прищурился одним глазом, как бы прицеливаясь, и в свою очередь спросил: — А тебе почто?
— Кумекаю вот… не они ли? — в тон деревенскому говору загуторил Антоний. — Парнишка говорит, товарищей его трое было.
— Так тех цыган трое и было, — картаво встрянул в разговор другой мужик: ростом пониже; борода чёрная, как смоль; просторный шерстяной армяк поверх чёрного тулупа из грубой овчины подпоясан широким армейским ремнём. — Их-то давно знаем. А чужак с бабёнкой брюхатой к ним с Выгорки прибились. Выгорские-то лиходеи… сами на большую землю подались, а энтих на рыбьей заимке бросили, чтобы не тратиться, значит.
— Паренька-то не Васькой кличут, нет? — оттесняя плечом картавого мужичка, повысил голос седобородый.
Антоний громко свистнул и позвал:
— Василий! Выходь к дядькам своим!
Из верхнего люка БТР показался Семён:
— Чего?!
— Да, не тебя! — Антоний махнул рукой. — Ваську! А ты оставайся! Обратно поедем!
Антоний подошёл к мужикам вплотную и спросил, обращаясь главным образом к говоруну в армяке:
— Вы оленей, чего… всем кому не попадя раздаёте, аль на выбор?
Седобородый мужик шагнул в бок и заслонил говорливого мужика:
— Ежели деньги есть, и с тобой сторгуемся. Только тебе-то они к чему? У тебя вон, танк какой.
Антоний рассмеялся:
— Разбираешься.
— Здоровье тебе, дед Матвей, — скромно поприветствовал седобородого мужика подошедший Василий и, неуклюже поклонившись, робко добавил, обращаясь к остальным: — И вам всем…
— И ты не кашляй, — сдержанно поздоровался дед Матвей, пытливо всматриваясь в лицо Василия. — Чего у тебя под глазом-то? В берлоге у мишки переночевал?
— С братом моим повздорил, — ответил за подопечного Антоний. — Тот его и помял чуток. Молодёжь. Слово за слово…
— Васёк, догонять будешь, аль у нас зазимуешь? — опять выступил вперёд картавый мужик. — Они уже, верно, до Чапы добрались, к оленным людишкам.
— Мне бы… — Василий шмыгнул носом, ссутулился и просительным тоном пролепетал, — к нашим, дядя Филарет, — после чего виновато посмотрел на Антония, ища одобрения.
— Соскучился, — улыбнулся в ответ Антоний, и снова обратился к картавому мужичку: — Далеко отсюда?
— До стойбища-то? Дак, ежели энтим берегом по урезу, то… — живо откликнулся словоохотливый Филарет и тут же запнулся, — ак… кр…
Дед Матвей ткнул болтуна под ребро и гаденько хихикнул:
— Хе-хе, мелет вечно, хе-хе, не знамо чаво, дурачина. Стойбище… оно… вона где. Ежели тебе олешки нужны, так наши не хуже.
— Спасибо, — Антоний перешёл с седовласым забиякой на «ты»: — Ты бы лучше проводника толкового дал до того стойбища, а я уж не обижу. Заплачу как за оленя.
— Человек не олень, — вступил в торг Матвей. — Да и толковых мало.
— Назови цену, — предложил Антоний.
— Цена-то невеликая, — начал осторожно выгадывать Матвей.
Антоний сдвинул брови и не по-доброму глянул на плутоватого старика:
— Короче так, дед. Покупаю у тебя стадо оленей в пятьдесят голов с погонщиком. Плачу вперёд и полцены сверху. Пастуха беру сразу, а олени пока у тебя побудут. Весной заберу. Если до мая не обернусь, себе оставишь, на память. Деньги тоже можешь не возвращать. А нет — прощай.
— Вот и столковались, — согласился Матвей. — А вам-то эти цыгане пошто?
— А тебе что за дело? — Антоний расправил плечи и распахнул полу шубы, из-под которой обнажилась чёрная рукоять массивного пистолета.
Седая борода Матвея дрогнула, и он снова противно хихикнул:
— Хи-хи, договор дороже денег. Двоих дам. Если надо, до самого моря тебя…
После недолгих денежных расчётов Матвей снарядил для Антония двух опытных провожатых на оленьих упряжках, и уже через час экспедиция тронулась в путь.
Ближе к вечеру бронетранспортёр, пропустив вперёд лёгкие оленьи упряжки следопытов, благополучно преодолел реку Чапу, по мысу выбрался на её невысокий берег и на спуске с увала попал в глубокую ложбину: сел на брюхо, забуксовал и основательно увяз в снегу.