Антоний опрометью кинулся обратно.
— Назад пошла! — радостно заорал Семён. — Назад!
— Чего ты скалишься? — Антоний закутался в шубу и, дрожа всем телом, опустился на мешок с рисом. — Ещё один такой марш-бросок, и детей у меня точно не будет…
Семён посмотрел на унты Антония и задумчиво проговорил:
— Помнишь, неделю назад мы у Тукан Барши в стойбище оленину закупали? Два дня гостили. К ним какой-то директор интерната из центра приезжал. Беглых детей забирать.
— Не может быть… — догадался Антоний.
— А ты сам посуди, — сопоставил Семён. — С какого такого перепугу он тебе унты подарил? Ненадёванные вовсе. Им же цены нет. Смотри, какая выделка, мех… а подошвы…
— Да спьяну, — пожал плечами Антоний, подозревая нехорошее. — Ужрался в зюзю, вот и… Чукча он и есть чукча. Они же, как напьются, так для них все люди братья. Привязался со своими унтами. Возьми да возьми, а то обижусь… — и, не выдержав, взорвался: — А сразу не мог сказать?!
— Антоша, последний разочек, — ласково попросил Семён, — и всё.
— Перебьёшься. Смотри на экран, изувер, — совладав с собой, Антоний снял унты, открыл дверь и со злостью зашвырнул их как можно дальше от вертолёта. — Ну, чего?
— Ничего, — не отрываясь от экрана, буркнул Семён.
— Раздевайся! — скомандовал Антоний. — Теперь ты побегаешь, экспериментатор хренов…
— Есть! — вскрикнул Семён. — Прыгнула!
— Тащи их сюда, — Антоний подошёл к станции слежения.
Семён сбегал за унтами.
— На место встала, — Антоний помял в руках унты. — Ну, Медун! Ну, волчара! Выходит, он нас уже давно пас.
— Вот бы их Кашину, — с азартом предложил Семён.
— Не тот размерчик, — Антоний подышал на ладони. — Когда же эта зима кончится?
— Слушай, погнали к староверам за млешаком, — загорелся новой идеей Семён. — Вертолёт есть. Три часа, и мы там. Всем стоять, проверка документов. Отобьём как-нибудь…
— Застрекотал, — ворчливо перебил Антоний. — Полетели за Васькой. Темнеет уже.
Глава 32. Добыча
На следующий день трофейный вертолёт с Антонием, Семёном и Василием на борту, преодолев (буквально одним махом) несколько сотен километров, ближе к вечеру благополучно приземлился в пятидесяти километрах от Медвежьего затона на реке Омолон, где по последним уточнённым данным старообрядческая община укрывала беглого млешника (Кашина).
— Топливо почти на нуле, — озабочено сообщил Антоний. — Осталось только на взлёт и до ближайшего селения…
— Тогда чего сели? — не сразу разобрался в новых планах друга Семён. — Летим дальше.
— Куда? — Антоний развернул карту и внимательно всмотрелся в изгибы извилистой реки, на которой в километрах ста от Медвежьего затона (в противоположную сторону) маленькой точкой был обозначен таёжный поселок. — К затону или в посёлок? В оба конца одинаково.
— К валгаям, конечно, — рубанул с плеча Семён.
— А если там никого? — озадачил Антоний. — Застрянем до навигации…
— Как никого?! — встревожился Василий. — Это их место…
Антоний тяжело положил руку на плечо Василия:
— Вот с Семёном сходишь и…
— С ним? — глаза Василия округлились. — Вы же говорили…
— Что говорил?! — Антоний повысил голос. — Полсотни вёрст по зимней тайге — это тебе не прогулка в летнем парке. Вдвоём, оно… сподручней…
— Вась, ты не юли, — строго предупредил Семён. — Мы тебя не неволим. Захочешь, останешься… если примут. Ты, я вижу, больше о себе печёшься, а нам о млешнике думать надо.
— Так и мы тоже… — заикнулся, было, Василий.
— Кто вы «тоже»?! — нарочито возмущённо вмешался Антоний. — Хранители? Хороши защитнички. Сами не убереглись, и млешника чуть не сгубили.
— Ведун сказал, что вы чужие, — ватным голосом промямлил Василий.
— Пустому слову ведуна, значит, поверили, — по-своему повернул Антоний, — а делам нашим — нет. Сколько ведуны в этом году валгайских семей перетравили?
— Много, — Василий совсем сник.
— Вот, то-то и оно, — наставническим тоном пристыдил Антоний, набрасывая на неискушённую душу юного валгая ещё одну тонко сплетённую сеть нового замысла. — А ты?!
— Я помогу! Верьте мне! — клятвенно заверил Василий, окончательно размякший от справедливых, как ему казалось, попрёков Антония. — Всё сделаю, как договорились. Кровь из носу…
— Да уж, окажи милость, — снисходительно одобрил Антоний, — или не мешай хотя бы. А на Семёна зла не держи. Для всех хорошим не будешь, как ни старайся. Он наблюдатель. Для него главное, чтобы млешник в лапы кинирийцам не угодил.