— Антон Николаевич, — хныкнул Бусин, — вы мне так весь забор повалите…
— Что за бяша? — Квас пренебрежительно сплюнул сквозь зубы.
— Кент мой, — поручился Антоний.
— Держи краба, пацан, — Квас протянул Бусину руку. — Ты, что ли, отделение полиции на вокзале разбомбил?
— Кто? Я?!. — Бусин остолбенел.
— Ну не я же! — разухабисто возгласил Квас. — Во, орёл, узлы вяжет! Всех мусоров в городе перестрелял, а теперь дурака включает.
— Антон Николаевич, — Бусин придвинулся поближе к Антонию.
— Красавец! — изгалялся Квас, закуривая сигарету с золотым ободком. — Нарисовался, хрен сотрёшь. Не чеши лохматого, плетень.
— Хорош стрекотать, — строго одёрнул товарища по оружию Никита и деликатно обратился к Бусину: — Извини, хозяин. Сейчас всё починим. У тебя водички попить можно, а то мы так проголодались, что даже переночевать негде.
— Можно, — кивнул Бусин, не до конца разобравшись в витиеватой просьбе ночного гостя. — Сейчас принесу.
— Он у тебя чего, совсем тёпленький? — нагловато ухмыльнулся Никита.
— Лёша, — окликнул гостеприимного домовладельца Антоний, — ребята шутят. Они ко мне. Чайку попьют и уедут, — и по-хозяйски распорядился: — Заруливай. Больше базаров.
Никита махнул рукой, и дом Бусина окатил водопад яркого света мощных фар. Огромные машины одна за другой въехали в ворота и, с треском, давя и ломая плодово-ягодные насаждения, проследовали за угол дома прямо по ухоженным грядкам Бусинского огорода с наливающимися на них огурчиками, помидорчиками, тыковками и молодой картошкой, оставив за собой в жирном унавоженном чернозёме глубокие «танковые» колеи.
Бусин, раскрыв рот, как заворожённый смотрел на свою новую жизнь.
Фары погасли, и джипы, как по волшебству, разом исчезли в глубине неосвещённых задворок, густо облитых мазутом августовской ночи. Через минуту из угольной темноты на изумлённого Бусина стали по одному выходить бритоголовые парни с оружием. После седьмого или восьмого Бусин сбился со счёта. Не особенно обращая внимание на поникшую фигурку хозяина, затаившегося в палисднике, здоровенные бугаи молча, не вытирая ног, прошли в дом.
— Ну, ты чего там застрял, солдат? — позвал Антоний. — Ворота сторожишь? Пошли. Никто их не унесёт.
Погружённый в тугие крестьянские думы о тяжкой доле хлебопашца, Бусин с трудом начал выкарабкиваться из уже знакомого оцепенения, подобного тому, которое пережил этим вечером под столом в отделении полиции.
— Заходи, Лёшь. Чего ты, как бедный родственник? — поторопил Антоний, не решаясь, оставлять Бусина одного наедине со своим частнособственническим горем. — Все убытки за счёт фирмы. — И покровительственно похлопав новобранца по спине, подтолкнул внутрь предбанника.
Бусин на ватных ногах прошёл в дом.
В гостиной, непонятно на чём, расположились шестнадцать угрюмых парней с мускулистыми лицами, показавшиеся Бусину близнецами от одной матери. Не заходя в комнату, до отказа забитую крупногабаритными гостями, он пугливой мышкой прошмыгнул в соседнее помещение с узким диванчиком и, робко присев на краешек, замер, чутко прислушиваясь к новым ощущениям. Потянуло табачным дымом; душевная тревога под натиском запредельных впечатлений как-то сама собой улеглась, притупилась; начал одолевать сон.
В комнатку заглянули Никита и Антоний.
— Не горюй, юннат, — бесчувственным тоном подбодрил Никита, выпустив в лицо Бусину струю сигаретного дыма. — Завтра свалим. Курить будешь?
— Не курю.
— А для меня курить, как дышать.
— Оставь его, — Антоний тронул Никиту за плечо. — Пошли, надо пару вопросиков перетереть.
В прокуренной кухоньке, куда вошли Никита и Антоний, по-домашнему без стеснений расположились три бойца: на замусоренном крошками столе стояли кружки, откупоренная бутылка водки, кастрюля, чашка со сметаной и две посудины с салатом; рядом лежали столовый нож, очищенная головка репчатого лука, гранёный стакан, приспособленный под пепельницу, пистолет системы ТТ и развёрнутый кусочек фольги с белым порошком. Вкусно пахло печёной картошкой. Было дымно, пьяно, шумно.
— Что за умат, в натуре?! — накинулся на сотоварищей Никита. — Уже жало намочили!
— Не заводись, Пыл, — бритоголовый качёк с подбитой бровью лениво смахнул пепел от сигареты в стакан. — Всё путём.
— Кто у тебя на стрёме, Лопата? — Никита свирепо зыркнул в сторону лысого подельника.
— Щас оттолкнёмся чуток и вышлем, — увернулся Лопата. — А то кишка кишке приговор пишет.
— Я чего… негромко сказал? — Никита наклонил голову, как бык, готовый к атаке: глаза налились кровью, ноздри угрожающе раздулись. — Завтра будешь шабить, ханку жрать. Неделю назад одного ишака уже накололи у хаты. Добро он в яму к нашему языку свалился. Халой обошлось.