— Харэ дрыхнуть, соня! Иди, умойся и заводи машину.
— Куда это вы вещички пакуете, на ночь глядя?
— Никита! — Антоний зло сжал губы и, выдержав паузу, тяжёлыми рублёными словами отчихвостил забывшегося подчинённого: — Это для этих дегенератов ты вор в законе, а для меня ты рядовой кинириец. Поэтому завтра по полной спрошу. Если доживёшь. И запомни. В другой раз облажаешься — казню на месте.
— Виноват, Антон Николаевич, — извинился Никита, перейдя с командиром на «вы». — Хотите, я их сейчас всех на уши поставлю? Зубами рвать буду!
— Верю-верю, — смягчился Антоний. — Не шуми, разбудишь.
Бусин расползся по столу и крепко спал.
— Ну, ты чего, гвардеец… опять уснул?! — Антоний снова хлопнул Бусина по плечу и обратился к Никите: — Приведи его в чувство. Я к машине. Да, ещё… Автомат с запасными рожками и пару гранат в сумочку собери. Неспокойно как-то на душе.
Через пять минут из дома вышел бодрый и подтянутый Бусин в сопровождении Никиты.
— Куда ехать, шеф? — в остекленевших зрачках Бусина застыл страх.
— Лёша, ты заводи пока, а там… куда кривая выведет, — описал новый маршрут следования Антоний и, обернувшись к Никите, строго-настрого наказал: — К утру буду. Чтоб всё чин-чинарём здесь.
— Немаленький, Антон Николаевич, — Никита передал Антонию сумку с оружием.
— Ну, заладил теперь — ваше превосходительство, ваше преосвященство, — Антоний сел в машину, на заднее сиденье. — На тебя уж и прикрикнуть нельзя. Кстати, ты какое такое заветное словечко ему на ушко шепнул? Чего-то он всклокоченный какой-то.
— Всё по понятиям, Антон Николаевич. Ничего кроме ненормативной лексики. Чистая, как слеза святой девы Марии.
Антоний улыбнулся и потрепал Бусина по голове:
— Не грусти. Жизнь — война для всех, кто хочет быть в ней первым. Такова наша «сэляви» горемычная. Трогай полегоньку.
Никита вернулся в дом.
Старенький «Жигулёнок» осветил две неровные дорожные колеи, ведущие к лесу, тронулся с места и, разогнавшись, сходу стукнулся о колдобину: автомобиль сильно тряхнуло.
— Не гони, Лёш, — Антоний зевнул и прилёг. — Приедем в город, разбуди.
При подъезде к городу навстречу медленно двигалась колонна крытых грузовиков. Бусин прижался к обочине и заглушил мотор.
— Почему стоим? — Антоний проснулся оттого, что его перестало трясти.
— Сейчас военные проедут.
— Какие военные?
— Учения, наверное.
Антоний опустил стекло и вгляделся в номера проезжающих машин:
— Ну что ж, поздравляю тебя ещё с одним днём рожденья, и себя заодно. Отгони нашего мерина в какой-нибудь переулочек.
Бусин завёл двигатель и отъехал к гаражам на краю города:
— Здесь хорошо?
— В самый раз. Всё. Спать. А то будем с тобой завтра носами клевать, — Антоний завалился на бок, поджал ноги и вскоре погрузился в долгожданный усладный сон.
Спустя некоторое время уснул и Бусин.
Тем временем в доме Бусина тоже все спали. Молодой вор по кличке Килька, выставленный для наблюдения, сладко почивал в джипе. Неподалёку дрых, перебирая во сне мохнатыми рыжими лапами, беспородный Барсик.
Со стороны леса к бусинскому домовладению гуськом подкрадывались вооружённые люди в касках и бронежилетах. В метрах ста от цели они остановились, в спешном порядке развернулись в цепь и окружили дом. Снайперы заняли удобные для обстрела позиции и ждали команды. Тихим ходом подтягивались к околице тяжело гружёные машины: можно было подумать, что идёт секретная переброска войск для проведения крупномасштабных боевых учений; посёлок был взят в тройное кольцо; на дорогах выставлены усиленные посты.
Хорошо раскормленный генерал, развалившись на заднем сиденье служебного «Мерседеса», поднёс к уху массивную трубку военной рации и обратился к соседу в штатском:
— Борис, все на местах. Начинать?
В салоне автомобиля было темно. За рулём сидел молодой офицер в звании капитана.
— Жень, ты здесь главный, — устранился Медунов.
— Не прибедняйся, ваша честь, — Грумов опустил трубку на свой необъятный живот. — Дождь, что ли, будет? Душно чего-то…
Медунов уже в который раз безуспешно пробовал дозвониться до остальных членов кинирийской группы:
— Гадёныш! Всех перебил! Надо было его, всё-таки, стервеца…
Грумов приказал шофёру выйти. Офицер вылез из машины и аккуратно захлопнул за собой дверцу.
— Шут с ним, с твоим собачником, — Грумов потёр бычью шею. — Что ты о нём печёшься? Братство уже и так по швам трещит.
— Много ты знаешь.
— Да уж не меньше твоего, — задиристо возразил Грумов. — Сдаётся мне, твой гренадёр остатнего добил.