— Кстати, Алексей, — ненавязчиво пестовал Антоний, — эта весёлая московская традиция — строить вкривь и вкось тоже мрачное наследие одного стародавнего пожара, после которого улицы, во избежание быстрого распространения огня, высочайшем повеленьем было запрещено прокладывать по прямой…
— Антон, — не уставал дивиться Никодим, — откуда у тебя в башке всё это берётся?
— У меня в детстве сиделка была начитанная. Арина Родионовна, — Антоний снова свалил все издержки воспитания на мифическую гувернантку. — Сама из деревни. Четыре класса образования, а читать любила, за уши не оттянешь. Всё подряд и без всякого понимания. По уму, ну хоть с какого бока подойди — дура дурой. А память! Феноменальная. Все прочитанные книжки наизусть помнила, и на ночь мне их пересказывала. Вместо сказок…
— Мели, мели, Емеля, твоя неделя, — ревниво пробурчал Прохор, задетый излишним вниманием брата к неистощимой эрудиции Антония в вещах, в целом, мелких и незначительных: так, верно, куча разноцветных бусинок, предложенная коварным негоциантом, влекла и манила наивных папуасов, завораживая их неискушённые души дешёвым блеском пустых безделушек. — Язык — он без костей…
Постепенно, за время поездки и непринуждённых разговоров Антоний, конечно же, не без помощи психотронного генератора, понемногу сдружился с, как оказалось, донельзя прямодушными Сурогиными и окончательно проникся их доверием.
Машину слегка тряхнуло: за окном заверещала сигнализация белого седана, который Бусин легонько задел при очередном манёвре.
— Совсем охамели, москали зажравшиеся! — с провинциальной откровенностью костерил местных жителей Бусин, безжалостно униженный и растоптанный московским изобилием. — Машин уже больше, чем людей…
Никодим высунулся из окна и нарочито залихватски гикнул:
— Дави их, Бусыга!
— Ты чего, пьяный? — сердито одёрнул Прохор, немало дивясь выкрутасам брата.
— Это у них от городского воздуха, — ответил за Никодима Антоний, сообразив, что тайные часики пора уже отключать. — Обвыкнут. Москвичи этими продуктами сгорания с младенчества дышат и ничего. С утра до вечера носятся в этом смоге, как угорелые.
— Вот это точно, — согласился наблюдательный Прохор. — Все они здесь, как дурные. Уже себя не чуют. Одна толкотня, аж в глазах рябит.
Так слово за слово, стукаясь то задним, то передним бампером «Жигулей», то об одну, то о другую иномарку, вся компания Антония добралась до нужного дома.
Затем, под нестройные крики юных мамаш и моложавых бабушек с детками, дружной стайкой облепивших потрёпанный «жигуль», разморённые пассажиры десантировались прямо в центре игровой площадки, заняв собой и багажом значительную часть миниатюрного московского дворика.
Шум поднялся невообразимый: разгневанные мамаши, бабуси разом, вперебой загомонили, как встревоженная колония чаек.
— Граждане, внимание! — во всеуслышание, тоном начальника средней руки, призвал Антоний: склоки у дома Спичкина ему были ни к чему. — Сейчас разберёмся! Пригласите на собрание председателя товарищества собственников жилья. Скажите, комиссия из префектуры. Будем решать вопрос по обустройству вашего двора. Он занял одно из призовых мест на конкурсе города «Московский дворик». Город выделил победителю средства в размере двести тысяч рублей. Необходимо их, так сказать, вложить в окультуривание и благоустройство…
Получился целый митинг. Неравнодушные обитатели мегаполиса немного поутихли.
— А он в Грецию по турпутёвке уехал, — выступила какая-то информированная бабуля лет шестидесяти в коротенькой кокетливой кофточке, едва-едва прикрывавшей дряблый морщинистый животик с проколотым золотой серёжкой пупком.
— Нехорошо, — Антоний укоризненно посмотрел на фривольную осведомительницу. — Придётся деньги другому двору отдать. А ведь его уведомляли — до подведения итогов конкурса быть на месте.
— Как это, другому?!. — почти хором возмутились уязвлённые жители дружного кондоминиума. — Мы столько труда…
— Понимаю, граждане! — возвысил начальственный голос Антоний. — Всё понимаю. Несправедливо! Я переговорю с префектом. Беспременно переговорю.
— Да уж, — посыпалось со всех сторон. — Похлопочите.
Успокоенные женщины расступились, давая дорогу высокой комиссии из префектуры.
— Какой код в первом подъезде?! — простым житейским вопросом, не целясь, стрельнул в поредевшую толпу Антоний.