— Выше, — Максимилиан опять провёл заскорузлым перстом по переплетениям линий и меток. — Если через каменоломню, то мимо бункера не пройдёте.
— Всё, сворачивай путеводитель, — бодро распорядился Антоний, и с должным почтением обратился к Максимилиану по имени: — Максимилиан, если проводите до бункера, выделю вам наградную банку тушёнки из неприкосновенного запаса…
— Антон, — отвлёкся от компьютера Степан, — там я знаю.
— Давай тушёнку, — поспешил Максимилиан, боязливо скосившись на молодого конкурента.
Антоний вынул из рюкзака две консервы и отдал обе:
— Бери, дед. Заслужил. Провожать не надо. Иди домой.
Старик спрятал банки и торопливо прожамкал:
— Отсюда вниз до водопада метров шестьсот. По прямой. За ним повернёте направо и пойдёте по ручью. Он вас к бункеру выведет. А от него прямая дорога.
Антоний передал Никите обещанный нож и зло на низких тонах прохрипел:
— Смотри, пацан. Если с Гномом что случится, я тебе этим же ножичком уши отстригу.
Максимилиан и Никита ушли.
У водопада мешок с млешником, зачерпнув солидную порцию холодной воды, разъехался по швам. Кашин, придя в себя, громко застонал. Калина перетащила его на приплёсок и некоторое время, не зная, что предпринять, просто бестолково суетилась возле, подзывая своих:
— Прохор! Никодим!..
Первым на крики о помощи подоспел Антоний; присев рядом, пощупал пульс на шее Кашина:
— Кажись, внутреннее кровотечение открылось. Надо скорую вызывать.
— Какую скорую? — спросил прямолинейный Никодим.
— Подземную, мой удивительный Голиаф, — Антоний освободился от рюкзака. — Всё. Привал. Мы со Степаном дальше… налегке. А вы пока тут поскучайте.
— Я с тобой, — с готовностью заявил о себе Семён.
— Здесь останешься, — Антоний выразительно посмотрел на Семёна и, переведя взгляд на млешника, уточнил: — С млешаком. Поможешь, если что.
— Не вопрос, — сообразил Семён.
— Плохо дело, гвардейцы, — объявил Антоний. — Прямо скажем… плачевное. Загибается наш млешак. Надо срочно выходить на покупателей, пока товар не испортился.
— На кого? — Прохор заметно нервничал.
— Только без паники, господа, — Антоний на всякий случай, как бы невзначай, положил руку на цевьё автомата. — Тамплиеры уже ждут моего звонка. Но… по сотовому им звонить нельзя. Вычислят координаты, не отобьёмся. Попробуем со Степаном выловить этого Чокнутого с телефоном…
Кинирийцы, прихватив с собой верёвки, ходко пошли вдоль длинного, путанного, со многими поворотами и ответвлениями туннеля. Пройдя лабиринт каменоломен, выдолбленный в массиве белого песчаника, они приблизились к предполагаемому месту нахождения бункера.
— Замри, — шепнул Антоний. — Слышишь?.. Гаси иллюминацию.
Вдалеке кто-то заливисто напевал:
— Па-ра-ра, дэ-дэ-дэ, ра-ра-ра…
Крадучись в кромешной тьме, они на ощупь двинулись вперёд вдоль стены и через метров двести упёрлись в тупик.
Снизу широко и вольно неслись разудалые припевы.
Антоний на секунду включил фонарь и обмер: короткая вспышка высветила у самых ног чёрный провал колодца; в груди захолонуло. Он спустился в извилистый ход и подобрался к месту, откуда лились свет и песня: тесная ниша разлома, куда вывел каменный штрек, открывалась на высоте четырёх метров под самым сводом ярко освещённой пещеры с гладкими ослизлыми стенами — не уцепишься; внизу громоздилась свалка сломанных электроприборов, в центре которой в автомобильном кресле сидел худющий парень, обмотанный шерстяным платком, и увлечённо ковырялся в остове какого-то разбитого технического устройства.
Остатка верёвки достало ещё на пару метров: соскользнув вниз, подобно ниндзя, Антоний передёрнул затвор и грозно выкрикнул: — Ложи-и-ись!!. — После чего, для вящей торжественности появления салютовал автоматной очередью в потолок, но из-за глушителя залп получился не очень убедительным.
Худосочный парнишка даже ухом не повёл: перестал лишь петь.
— Юноша, я к вам обращаюсь, — уже не так навязчиво упомянул о себе Антоний.
Молодой человек не шевелился.
Антоний, перешагивая через нагромождения искорежённых останков всевозможной электрической техники, пробрался поближе к примолкшему пареньку.
Насмерть перепуганный обитатель свалки судорожно прижал к себе железяку и, неестественно выкатив глаза, напряженно смотрел в одну точку; на лбу поблёскивали капельки пота.
— Понятно, — Антоний отвёл дуло автомата и миролюбиво, не снимая резиновой перчатки, протянул вымазанную в нечистотах руку. — Антон. — Рука повисла в воздухе.