Виктор Петрович Телятников, бизнесмен, близкий друг и партнёр по бизнесу Быкова. Родом из Назарова. Это в фирмах Телятникова ППО «Мебель» и АО «Мечта», согласно трудовой книжке, работал Анатолий Петрович: «помогал по снабжению» и был «коммерческим директором». С 88-го или 89 года и до февраля 1996 года, когда он был оформлен «членом совета директоров КрАЗа». В августе 2000 года в Телятникова стреляли. Несмотря на ранение в голову, Виктор Петрович выжил. Темные брюки, скромный свитер с воротником, полное, вполне доброе лицо. Магазин «Мечта», где он меня принимает, на улице Кирова в Красноярске, продаёт итальянскую обувь. Ступеньки вниз, разглядев меня в видеокамеру, впускают. Желтой кожи диваны и кресла. Аквариум, столы, искусственный камин с подсвеченными дровами.
«Я жил от Толи через три улицы, на Свободы. Я из пролетарской семьи: отец — мастер погрузочно-разгрузочных работ на ЖБИ, мать — страховой агент, ездила по районам. Я чуть старше Толи, мне 44 года. В одну секцию бокса вместе ходили, на одном автобусе ездили в секцию. Толя учился в 136 школе, я в 3-й, метров 700–800 эти школы друг от друга. Нет, Быков участия в подростковых бандах не принимал, не пил никогда… хотя в деревне выпить было просто: у всех бражка стояла. Приветливый, улыбчивый парень из многодетной семьи. Общительный. Всегда расспрашивал ребят, если кто с соревнований приехал, кто как выступил. В 74 году мы с ним потерялись. Я окончил школу и поступил в Красноярский политехнический институт, а он в том же году поступил в строительный техникум. Я окончил инженерно-строительный факультет в 1979 году, а его тогда же забрали в армию».
Я: «Не знаете его армейских друзей?»
«Нет, не знаю… По распределению я попал на завод тяжёлых экскаваторов. Мы его строили. Проработал там с 1979 по 1985 год, но так и не достроили… началась перестройка. В 1983 году Толя приехал в Красноярск, поступил в Педагогический институт. Мы с ним увиделись, но тогда общались мало… В 1987-м он закончил институт и уехал в Назарово, преподавателем ВНП и физкультуры».
Тут уместно будет сделать перерыв и остановиться, прежде чем перейти от отрочества к юности Быкова. В параллельной и переплетающейся истории Телятникова и Быкова заметна явная энергия, желание расти, карабкаться, лезть вверх, и уже даже на этом этапе они оба видны как незаурядные личности. Много ли пацанов может убежать из грубых объятий родного города, вырваться в город-гигант, подняться?! (Французы так и говорят — «monter a Paris», подняться в Париж). Так вот, подняться в Красноярск для этих ребят было равносильно «поднятию» в Париж, или в Питер, или в Москву. Даже здесь, на этом этапе они уже удачники, даже в этом куске их судьбы. Интересна и профессия матери Телятникова — страховой агент, редкая в советское время. Женщина ездила по районам, страхуя недоверчивых мужиков. Сын её унаследовал гены предприимчивости — стал одним из первых коммерсантов и кооператоров, и это он, больше некому, послужил примером, ближайшей моделью для Быкова. Наш Телятников живёт там, прижился, а чем я хуже! — так, наверное, рассуждал Быков. Он смог, и я смогу! Любовь Ивановна Кривоносенко правильно поняла студента своего техникума Быкова: он очень хотел выбиться!
Дворец Быкова, или Тайны таёжного замка
Снег змеями позёмки энергично извивается по мёрзлой земле пред колёсами. Пятиэтажные дома казарменного типа меж голых берёз — вот город Назарово в ноябре. Выезжаем в холодной «Волге» по всё более безрадостному пейзажу из города, и долго едем между заводскими строениями, выглядящими совсем неживыми. Темные цеха с выбитыми стёклами, недымящие трубы. У завода «Сельмаш», где некогда подрабатывал Быков, несколько более весёлый вид. Водитель «Волги» сообщает, что завод заработал, ему далеко до недостижимой доперестроечной мощи, но ремонтируют комбайны, сеялки и прочий железный, вспарывающий поле, инвентарь. О брошенных с перебитыми хребтами и лапами заводах можно было бы и не упоминать, мало ли я видел их и в Волгограде, и в Электростали, и где только не видел по России и СНГ; но мы едем во дворец Быкова, в известный всей России коттедж над рекой Чулым, и становится всё более непонятным, почему Анатолий Быков выбрал для резиденции эту мёрзлую территорию в опасной близости от заводов. Проехав вдоль забора ГРЭС, — мощные краны, хватая целые железнодорожные вагоны, подымают их в воздух и переворачивают, опоражнивая, — проехав мимо хеопсовой усечённой пирамиды угля, мы сворачиваем в чахлый лес вдоль почему-то незамерзшего водохранилища. Я спрашиваю у шофёра о купании. На что он отвечает, что мол после купания в этом водоемчике, пожалуй, выйдешь оттуда без кожи. Оказывается ГРЭС сливает туда свою техническую воду, используемую в производстве электроэнергии. «Странный человек Быков, — думаю я, — почему надо было располагать свой коттедж, дачу, дворец, назовите как угодно, как бы это не называлось, у паршивых гидролизных вод, где, наверное, плавают утки без оперения и рыбы в язвах, если вообще кто-либо плавает. Зачем? Из любви к родной некрасивой шахтёрской земле? Из чувства тщеславия, чтобы ребята, пацаны, соученики и сотоварищи детства и юности, постоянно созерцая его резиденцию, могли видеть воочию расстояние, отделяющее его от них?» Как бы там ни было, неупомянутое, кстати, ни одним журналистом обстоятельство (дворец Быкова стоит на испоганенных водах, на убитой земле) поразило меня абсурдностью. За пять лет существования, как выяснилось позднее, сам Быков побывал здесь раза четыре. Может быть, ему разонравилось ездить на отдых вдоль безлюдных заводов, по выжженной земле? Проезжаем село Верхняя Чулымка. Шофер обращает моё внимание на сарай на краю села: