Вот столовая со столом и двенадцатью стульями. Имеет нежилой вид, стулья ножками вверх покоятся на столе. Пищей не пахнет и скорее всего никогда её здесь не принимали. Возможно, Быков собирался жить здесь в глубокой старости.
В гостиной два кожаных дивана, четыре кресла, чуть в стороне стол с пятью стульями, круглый. У самого входа неуютно как-то высокий, в рост человека, — нелепый камин. На камине антикварные пистолеты, бронзовый зубр и всадник, тоже тёмной бронзы. Словно налоговый инспектор, я записал в тетрадь: узкие напольные часы, ковёр, большой телевизор, один цветок напольный, четыре картины, зеркало высотой в 2,5 метра, стены бежевые.
На лестничной площадке второго этажа стоял рыцарь, вызвавший восторг крошечной Насти. Меч, латы, какая-то стыдливая красная кольчужка прикрывает чресла. Парнишка в потрёпанном камуфляже объяснил, что рыцарь вызвал столпотворение и дичайший восторг среди ачинских ментов, они скребли латы, те из них, которые были из жёлтого металла, очевидно надеясь, что латы окажутся золотыми. Рядом с рыцарем есть два серых мягких дивана, такое же кресло (обивка в белых цветах на сером фоне) и журнальный столик. Возможно, тут, по замыслу Быкова, идя из тренажёрного зала к себе в спальни, его гости или родственники могли присесть, перелистать какой-нибудь «Коммерсантъ-Власть» или «Профиль».
В гостевой спальне — почему-то две деревянные двуспальные кровати. Как и за камин (слишком выглядит новостроем) за две двуспальные в одном помещении я поставил Быкову или его дизайнерам двойку. Еще в гостевой были, как и требовалось: столы, шкаф, кресла, стулья. В окно была видна заснеженная речка Чулым, пустой и морозный теннисный корт, а за речкой — уазик.
«Слушают», — сказал паренёк в камуфляже и фаталистически спокойно вздохнул. Вздохнул и я, спокойно и фаталистически, так как меня самого слушают, наблюдают, встречают и провожают и даже обыскивают. Ведь помимо написания книги о Быкове я ещё руковожу Национал-большевистской партией.
Master-bedroom я одобрил. За сдержанность. Только двуспальная кровать. Шкаф. Две лампы по обе стороны кровати — для супругов. Одна картина с васильками. На быковской стороне кровати на столике фото — в сердечке Быков и жена Марина, очень весёлые. Так как Быков сидел в тюрьме, в далёкой Москве, я им от всего сердца посочувствовал. Вообще, подумал я, разглядывая фото, Быкова всегда легко найти на любой фотографии: он всегда самый широко улыбающийся. На самом верху, там где на фасаде три верхних окна: помещается бильярдная. Она обшита деревом и вдоль стен тесно уставлена по периметру диванами. Здесь Быков должен был играть в бильярд с партнёрами по бизнесу и друзьями. Возможно, и сыграл пару партий. Но гнезда для отдыха не получилось. Сюда приезжают, в основном, менты и журналисты. И те и другие с ненавистью разглядывают этот образцово-показательный загородный дом богатого человека. Я разглядел с интересом. Наследственный нью-йоркский brown-stone дом Питера Спрэга, разумеется, был аутентичным образцом, а быковский лишь копией. Но это была хорошая копия, и помимо нелепого камина да двух двуспальных кроватей в одной гостевой комнате ошибок было немного.
Еще чувствовалась, и это я уже понял на обратном пути, проезжая мимо конюшни и судьбоносного домика при конюшне, мимо гидролизного водоёма, мимо назаровской ГРЭС, где с шумом опорожняли угольные вагоны, мимо железных и каменных обломков назаровских заводов… Еще чувствовалось, что вот из общей этой мёрзлой каши жизни появился другой человек — энергичный, с порывами, с желанием построить себе, а частично и другим, иную реальность. А его тотчас же скрутили, закрутили, запутали, обвили верёвками закона и беззакония. Он подражает на самом деле стандарту Питера Спрэга — наследственного мультимиллионера, богача, чей дед Фрэнк придумал и построил Нью-йоркский сабвэй и был лауреатом премии Эдисона в 1913 году. Если бы Быков подражал стандартам синих, татуированных, знал бы своё место, возможно репрессивная машина была бы к нему не так сурова. Я вспомнил рассказ Лескова об энергичном немце, приехавшем в русскую глубинку, привёзшем всякие умные машины, и как эта глубинка его ухайдакала, немца этого, как немец запил.
Дом Быкова — мечта о шикарной жизни. Когда-то в Нью-Йорке я, безработным, купил себе, помню, белое пальто. Я надел его тогда пару раз и потерял к нему интерес, позднее возил в багаже, переселяясь из страны в страну. Однако я удовлетворил свою жажду, осуществил мечту. Очевидно, для Быкова этот дом был как белое пальто для меня. А вокруг стояли болотом пятидесятые годы…