Постепенно матерела, приобретала кряжистость новая власть. И менты матерели с нею. В феврале 1992-го в городе Лесосибирске я пил в сауне с местным начальником милиции, а бравый толстый сержант, в мундире на голое тело, резал хлеб, рыбу и время от времени отворял деревянную дверь в -32° и выносил из снега и резал крупно для нас печень сохатого. Это выглядело сибирской экзотикой. 24 июня 1993 года генералы Иванов и Кандауров пригласили меня в ФСБ для встречи с сотрудниками. ФСБ на самом деле — те же менты. Психологически это так, нет смысла разделять их. Тогда, впрочем, организация называлась как-то по-другому. Я пошёл, это был период пика многопартийности, и на всякий случай главная спецслужба страны налаживала связи с политическими партиями. До меня офицеры ФСБ уже встретились с Жириновским, потому отправился и я и проторчал в двух зданиях (вначале в главном, потом в том, что ближе к магазину «Детский мир») более двух часов. Встретился я с оперативниками, офицеры задавали мне вопросы в каком-то их кинозале, председательствовал генерал Кандауров. Вместе мы посетовали на прошлые времена, на то, что не смогли понять друг друга: я — их, они — меня. Вся встреча и мои ответы на их вопросы была запечатлена на видеоплёнку. Полагаю, что, когда Национал-большевистская партия, которую я возглавляю, совершает очередную разительную акцию, эфэсбэшные менты просматривают старую плёнку с интересом. Тогда же я посетил кабинет Председателя КГБ — там все они сидели, начиная с Менжинского, — сфотографировался у бюста железного Феликса и за гостевым столом, стоящим, как водится, в виде буквы «Т». Я нахально сразу сел в кресло председателя, но испуганный генерал и его подчинённые подняли меня. «Нельзя, Эдуард Вениаминович, вот придёте к власти, тогда и сидите где хотите!» Я увидел знаменитый вид из кабинета на площадь, его не раз хитрым образом моделировали в шпионских фильмах, от «агента 007» до менее известных. Почему они со мной встречались? Только что, 9 мая и 22 июня, мы с Дугиным успешно прошли во главе мощной колонны молодёжи. Они переоценивали наши тогда слабые силы. Молодежь была не наша, случайная, приблудная.
Потом был октябрь 1993 года. Я пришёл в Белый Дом одним из первых, вместе с бригадой газеты «День», и был в первом списке добровольцев. Был назначен защищать подъезд номер один, выходящий на набережную. В первые сутки защитников было четверо: я, парень лет тридцати и два мента. Одному из них жена принесла ужин. На четверых у нас в первые сутки было два ментовских пистолета. Так мы готовились защищать свободу. И я оказался по одну сторону баррикады с ментами. 3 октября народ бил их и гнал от Крымского вала до Белого Дома. И весь путь их отступления был усеян шапками, фуражками и касками. И пацаны носили их на дубинках, как головы на пиках. А когда мы ехали в автобусах, победой опьянённые, от Белого Дома к Останкино, инспектора ГАИ прижимались к своим машинам, изображая рогалик победы. «V» — victory.
Они крепли и матерели с властью. Из жалких и запуганных одиннадцать лет назад они превратились в сытых и наглых. Та толика власти, которую они имеют, неуклонно и неумолимо развращает их. Мы ведь живём в России, в стране кулака. Конечно, мы ещё не Дагестан, где милицейские звания откровенно покупаются за деньги и откровенно считаются доходными, позволяют собирать дань на дорогах и вне дорог. Но Москва откровенно отвратительна с её толпами юных мздоимцев в серых армяках и с автоматами под мышкой, без устали трясущих лиц любой национальности и «дорогих москвичей и гостей столицы». Слишком много ментов не дают жить, мешают жить, а польза от проверок документов и требования регистрации в борьбе с террористами и взрывниками — нулевая. «Слишком много ментов!» — хочется заорать. У метро «Фрунзенская», где неподалёку помещается штаб партии, каждый вечер можно видеть спектакль: «хачики», обнимаясь и крепко пожимая руки ментам, передают им «бакшиш», «калым», «оброк», «мзду» — итоги трудового дня для обеих сторон удовлетворительны.
Что думал Толик Быков, глядя на ментов своего городка Назарова? Ну Димитрова, своего участкового, он должен был бы уважать, так как и сейчас, в свои пятьдесят, это здоровый и справный мужик, а четверть века назад он, наверное, выглядел спортивным крепышом. Толик же уважал спорт, так же как Анатолий Петрович, уважал сильных людей. Однако любить ментов он не мог. Пацаны обходили их. От людей, наделённых властью, в России ждать ничего хорошего не приходится. Мой собственный первый опыт прямого столкновения с ментами относится к возрасту 14 лет. Я шёл себе вечером осенью по главной улице нашего Салтовского посёлка: по Материалистической. Смеркалось, шёл домой. В то время я уже вырос до моего нынешнего роста и у меня были умеренно длинные волосы. Вдруг меня остановили менты и привели в отделение. Меня втолкнули в шеренгу подростков и юношей, и хмурая заплаканная девчонка стала нас разглядывать, прохаживаясь. Она никого не опознала, но злые менты от нечего делать выстригли мне весь затылок, суки, ржавыми ножницами. Детские обиды — длинные. Я и сейчас помню этих гадов. У многих подростков есть подобные воспоминания. И у многих взрослых. «Наша милиция воспитана в ненависти к народу», — правильно оформил чувство, которое многие из нас имеют к ментам, мастер спорта по тяжёлой атлетике, назаровский житель Николай Литвяк, переживший налёт на быковский особняк под Назаровом. А разве богатых она не ненавидит, Николай? А разве бедных она не презирает, Николай? Точнее было бы сформулировать так: «Наша милиция воспитана в ненависти ко всем, кто не милиция». Каста, замкнутая в себе. Себя — любят, с коллегами встречаются. Есть в стране династии «вертухаев» — лагерных охранников, есть династии ментов. Есть, оказывается, «менты по жизни», «менты по крови».