– Иди ко мнэ, моя кисонька!
Она сложила трубочкой напомаженные губки, закатила глаза с поволокой и, страстно дыша, разметалась на перине. Жорж проворно сбросил с себя костюм, остался в одних кальсонах до колен, залез на блондинку и принялся сочно чмокать ее в лицо и шею, последовательно подбираясь к двум округлостям, вздыбившим платье. Шурочка обнимала его белыми ручками, гладила по голой спине и старательно постанывала.
Вдруг, когда платье с гетеры было уже совлечено и брошено на стул, а Жорж, изнывая от желания, рычал, как голодный леопард, за дверью послышался тяжелый топот десятка сапог. Жорж мигом соскочил с предмета своего вожделения.
– Что ж такое, Жоржик? – томно проворковала Шурочка, лежа с полуопущенными веками. – Чего всполохнулся?
– Засохни! – прошипел Жорж и зажал ей рот потной ладонью.
Топот приблизился и затих. В дверь поскреблись.
– Георгий! – продребезжала испуганным фальцетом мадам Люсьен. – Простите, фто прерываю, но не могли бы вы на секундофку открыть?
Жорж жестом велел Шурочке молчать. Он потянулся к висевшему на стуле пиджаку, вооружился револьвером и наставил дуло на дверь. Шурочка в ужасе забилась под одеяло.
– Комолый, открывай! – донесся уже другой голос, густой и властный. – Угрозыск!
«Вынюхали!» – пронеслось в голове. Попался, как кур… Но ничего, мы еще посмотрим!
Жорж выхватил из боковых карманов пиджака стянутые проволочными скобами пружины – ими его научили пользоваться, когда водился с «попрыгунчиками». Отсюда, кстати, и прозвание банды пошло. Пружины позволяли совершать прыжки почти кенгуриные. И эффектно – публика с переляку в портки прудила, и эффективно – хоть с третьего этажа валяй, не убьешься, если умеючи. А здесь всего-то второй…
В дверь посыпались богатырские удары. Хлипкая, через полминуты вышибут. Но полминуты – это вагон времени!
Шурочка скулила под одеялом. Приобнять бы, утешить, но некогда… Жорж всунул босые ноги в лакированные боты, приладил к подметкам пружины, снял скобы. Он накинул пиджак, хотел и брюки натянуть, но тут дверь подалась, вдоль нее сверху донизу протянулась извилистая трещина.
Жорж в пиджаке, ботах и кальсонах, сжимая револьвер, одним махом вскочил на подоконник, выдернул из гнезда шпингалет и рванул на себя раму. Окна в комнатке в преддверии зимы были законопачены и заклеены полосками холстины, посаженными на мыльный раствор. Пришлось рвануть еще. Полоски отлетели, взвихрились облачка ваты. Рама распахнулась, и в комнату хлынула уличная стынь.
– Не-ет! – зашлась выглянувшая из-под одеяла Шурочка. Решила дуреха, что он убиться хочет.
Жорж, не оглядываясь, согнул колени, распрямил – и сиганул вниз, как смертник в пропасть. Пиджак надулся парашютом, полы вскинулись выше головы. Доля секунды – и боты с пружинами толкнулись в землю.
Едва герой-любовник ретировался, дверь слетела с петель, и в опочивальню ворвались пятеро милиционеров в черных френчах с зелеными петлицами. Один из них, на груди которого красовалась металлическая бляха с выдавленными на красном фоне серпом и молотом, рывком стянул с Шурочки одеяло.
– Где он?
– Та-ам! – проблеяла она, мотнув головой в сторону раскрытого окна, и стыдливо обложилась подушками.
Милиционеры кинулись к окну. Жорж после удачного приземления улепетывал по бульвару во все лопатки. За ним гнались трое сотрудников угро, карауливших заведение «Мадам Люсьен» снаружи. Жорж отталкивался ногами от тротуара, пружины подбрасывали его, и он пролетал сразу полторы-две сажени, как Нижинский на сцене Мариинского театра. Прохожие, ставшие случайными свидетелями этого дива, шарахались в стороны и в панике крестились.
– Сто-ой! – орали милиционеры и палили в человека-кузнечика из трех стволов.
Жорж хладнокровно отстреливался – ранил одного, другого, но неопасно. Погоня продолжалась.
Куда деваться? Он свернул в Малый Кисельный, надеясь затеряться среди домишек, но кто-то из преследователей изловчился и всадил ему сзади пулю меж ребер. Жорж покатился, ударился о фонарный столб, из последних сил поднял револьвер и направил на подбегавших легавых. Оружие дергалось, выстрел пришелся в молоко. В ответ снова загремело, из впалой груди Комолого фонтанчиками брызнула кровь. Он выронил наган и привалился к столбу, его голова свесилась на плечо.