– С нашим морским фолком? – уточнил капитан Валвик. – О-о! Я сналь его в те фремена, кокта он еще пыл не такой надутый интюк! Поферьте мне, у нефо ушасный характер. Я поснакомился с ним ф Неаполь, он комантофал торкофый корапль; ефо старший помощник спятил на реликиосный почфа и решил, шшто он Иисус. – Воздух со свистом вырывался из-под пышных усов капитана Валвика; при воспоминании о драматическом происшествии он высоко поднял песочные брови. – Старший помощник потнялся на мостик, расфел руки в стороны и скасал: «Я есть Иисус!» Капитан кофорит: «Ты не Иисус». Старший помощник отфечаль: «Я есть Иисус, а ты есть Понтий Пилат» – и хлоп капитана Уистлера прямо в челюсть; пришлось сакофать ефо ф наручники. Прафта! Я вспомниль этот слушшай, кокта фы скасаль, шшто токтор Кайл лечит психов, потому шшто капитан Уистлер не терпит сумасшедших лютей. А фот еще помню…
– Послушайте, старина, – взмолился Уоррен. – Избавьте нас от вашей одиссеи на минуту. Предположим, на борту находится крупный международный жулик; по крайней мере, ходят такие слухи. Ведь капитан Уистлер непременно должен об этом знать, верно? Его наверняка предупредили радиограммой, даже если он скрывает новость от пассажиров и экипажа?
Валвик величественно склонил голову набок и поскреб щеку.
– Не снаю. Сафисит от тофо, снают ли о шулике в порту. Фосмошно. Хотите, шштопы я ефо спросил?
– Н-ну… не совсем. Просто постарайтесь разговорить его, понимаете? Только не показывайте виду, будто вам что-то известно. Вы могли бы переговорить с ним до обеда? А потом мы все будем готовы встать на вахту.
Валвик с жаром кивнул, и Уоррен взглянул на часы.
– Скоро переодеваться к обеду. Значит, мы обо всем договорились?
Остальные хором заверили его: да, договорились. В душе у каждого зрела истинная, безрассудная жажда приключений. Уоррен разлил всем еще понемногу виски и произнес тост за успех нового азартного предприятия. Снаружи, с мокрой палубы, в каюту просачивался свет; дождевые шквалы обрушивались на иллюминаторы. Скоро они услышали громкий звук гонга, приглашающего на обед. Величественная «Королева Виктория», борясь со стихией, и не подозревала, какая буря зреет в ее недрах.
Глава 4
В тупике
– Как? – притворно удивилась Пегги Гленн. – Разве вы не знали?
Зал ресторана был почти пуст; на столиках палисандрового дерева одиноко мерцали светильники. Сладкий голосок Пегги Гленн звонко разносился по ресторану, сопровождаемый потусторонними скрипами. Потолок ходил ходуном; Морган часто с опаской поглядывал на стеклянный свод. Еда превратилась в своеобразный вид спорта – как, впрочем, и все остальное. Обедая, приходилось все время быть начеку, так как посуда и столовые приборы совершали внезапные резкие броски. Чуть зазеваешься – окатит водой из бокала, а то и, того хуже, на голову обрушится тяжелая волна соуса. Морган напоминал себе нервного жонглера. Ресторанный зал то медленно поднимался на гребень очередной огромной волны, то накренялся и стремительно падал вниз с высоты; падение сопровождалось зловещим грохотом океана. Стюардов, прислуживавших в ресторане, отрывало от колонн, к которым они прислонялись; немногие отважные пассажиры, рискнувшие пообедать, вцеплялись в стулья. И у всех обедающих неприятно сосало под ложечкой.
В зале находилось около дюжины пассажиров; все отчаянно сражались со звенящими грудами фарфора и столового серебра. В целом справлялись они неплохо; бывает, удавалось и ложку донести до рта, не расплескав. Отважные оркестранты пытались исполнить «Принца-студента». Однако никакие трудности не смущали Пегги Гленн. Учтивая и обходительная, в черном бархатном платье, она сидела рядом с капитаном Уистлером и взирала на него с наивным удивлением. Ей удалось соорудить из своих черных стриженых волос очень изысканную и сложную прическу, которая придала ее худенькому личику несколько хитроватый вид.
– Неужели вы не знали? – повторила она. – Разумеется, Кертис, бедняжка, ничего не может с этим поделать. Это вроде семейного недуга. То есть, конечно, безумием это не назовешь…
Морган с трудом проглотил кусочек рыбы и скосил на нее глаза. Пегги обратилась к нему:
– Хэнк, помните, как звали того дядюшку Керта, о котором он нам рассказывал? Кажется, его мучили судороги во сне… или он страдал клаустрофобией? Его дядюшка каждую ночь выскакивал из постели с криком, что его душат…
Капитан Уистлер отложил в сторону нож и вилку. Еще когда капитан садился за стол, все заметили, что он явно не в духе, однако тщательно скрывает дурное настроение за грубоватым дружелюбием и рассеянными улыбками. Повернувшись к стюарду, капитан неожиданно объявил, что должен вернуться на мостик и обойдется без десерта. У него были выпуклые светло-карие глаза, цветом напоминавшие маринованный лук, красное лицо, большой обвислый рот. И вообще он уже начал полнеть, страдал одышкой. Уистлер привык относиться к пассажирам покровительственно; нервных старушек он успокаивал громогласным «Ха-ха!». Золотые галуны на нем горели огнем, а короткие седые волосы топорщились, словно пена над пивной кружкой.