Показал Пандиту:
— Я нашёл это сегодня под дверью. Как вы думаете, кто это написал?
— Я думаю, — сказал Пандит, — это написал тот, кого тоже настиг кармический бумеранг. Честного человека можно соблазнить лёгкими деньгами, но нельзя сделать так, чтобы он не раскаивался. Люди в провинции не такие жадные и глупые, как принято думать. Просто жизнь у нас сложная. — Он помолчал и добавил: — Мне кажется, если вы по-человечески поговорите со своими поставщиками, то сможете вернуть половину денег.
— Только половину? — спросил Серов.
— Так другую половину украли ваши сотрудники, — напомнил Пандит, водружая фигурку в шелках на опустевший сундучок. — Харе Кришна!
Ваня поднял руку, чтобы перекреститься, но вовремя опомнился.
53. Совесть поставщика
До позднего вечера они колесили по области. Плутали по лесным дорогам, которые даже навигатор не распознавал, тряслись на разбитых шоссейках местного значения, объезжали заброшенные хутора и деревеньки. Ваня без устали рулил, а Серов штурманил с картой на коленях, не полагаясь на GPS-навигатор.
За день бешеной автогонки они успели посетить ещё пятерых поставщиков из Юлиного списка. Теперь, зная схему махинаций, Серов не ходил вокруг да около, а говорил прямо: «Так и так, Иван Иваныч (или Владимир Владимирович), я в курсе, что мои сотрудники склоняли некоторых поставщиков к нехорошим делишкам. Вам есть, что сказать по этому поводу? За добровольное признание гарантирую амнистию». К удивлению Серова двое сразу сознались в приписках и вернули незаконно нажитое. Пояснили, что бес попутал, что соблазн оказался слишком велик, что деньги нужны были.
— Тогда зачем возвращаешь? — спросил Серов у одного.
— Да совесть заела, — ответил поставщик. — Не настолько большая сумма, чтобы из-за неё считать себя жуликом.
Ещё один сознался в получении денег за мифические тонны, но наличку вернуть не смог.
Серов предложил довезти на склад эти тонны и на этом закрыть вопрос. Поставщик с радостью согласился.
Оставшиеся двое отрицали участие в махинациях. Но это были такие угрюмые и неприветливые типы, что даже Серов не осмелился бы подкатывать к ним с сомнительными предложениями. Видимо, и Андрюшенька не рискнул.
К концу дня Серов чувствовал себя измученным, уставшим и донельзя злым. Ему удалось вернуть почти полмиллиона рублей — и это было прекрасной новостью! Когда он ехал в Невиннопыск, то не рассчитывал, что сможет хотя бы частично возместить недостачу: что упало, то пропало. А теперь он получил свои деньги обратно — пусть не полностью, но он пообщался ещё не всеми «подозреваемыми». Серов надеялся, что воспитательные беседы с оставшимися поставщиками увеличат эту сумму.
Однако мысль о том, что два человека, которых он считал — да, уже считал! — близкими людьми, вероломно обманули его доверие, портила всю радость от раскрытия дела. Он не ожидал, что именно они будут стоять за этим преступлением. Кто угодно — но только не они! Разве он не был с ними добр? Разве не пытался помочь? Разве не сделал всё возможное, чтобы улучшить жизнь этих поселковых фриков? Он даже собирался поднять им зарплату, чтобы хватило на поступление в московское училище и на прокорм одноногого Грея.
И такой смачный плевок в душу!
Грудь всё ещё сдавливало. Неприятное ощущение, наводящее на мысль о грядущем инфаркте. Ему бы следовало успокоиться, взять себя в руки и перестать мысленно разговаривать с Юлей, потому что это был глупый и бесплодный разговор. Он её спрашивал: «Как ты могла?», а она лишь молчала в ответ. Это молчание разъедало его как кислота.
Ваня с сочувствием поглядывал на Серова и даже принялся по-дружески заботиться: предлагал остывший кофе из термоса и бутерброды с копчёной колбасой, выбирал музыку во вкусе своего начальника. Рок вместо шансона. Серова это дополнительно бесило. Уж если водитель начал его жалеть, то он точно жалкий лох! Глупый, доверчивый и смешной приезжий, которого двое вчерашних школьников легко обвели вокруг пальца.
Они вернулись в Невиннопыск в десять часов вечера. Машину подбрасывало на ухабах, когда они проезжали мимо корпусов бывшего судостроительного завода. Серов машинально глянул на окна офиса. Вернее, на единственное окно общего кабинета, где заседали все сотрудники, кроме Антохи Цуканова, который трудился в каморке без окон. В помещении горел тусклый, едва заметный, свет. Зачем, интересно? На улице не настолько темно, чтобы зажигать лампы: северные белые ночи в самом разгаре.