— Меркьюри, — поправила Анжела.
— Он строит дом на Пысе, — сказала Серафима, — по какому-то секретному проекту. Никому его не показывает, но вбухивает туда все деньги. Это мечта его детства —
он читал о таком доме в книге про Тома Сойера... Кто хочет чаю? Я мятные пряники принесла. Егор Константинович?..
Но Серов их уже не слышал. В мозгу билась только одна мысль: он выпорол, трахнул и уволил девочку, которая ни в чём не была виновата. Девочку, которая запала ему в душу.
— Егор Константинович, вам плохо?
63. Дождь собирается
Да, ему было плохо. Он встал из-за стола и достал телефон. Начал рыться в контактах, но потом вспомнил, что у него нет номера Юли.
— Дайте мне кто-нибудь номер Смирновой, — попросил он.
И, видимо, таким голосом, что все трое переживших планёрку сотрудников подскочили к нему со своими телефонами. Он глянул на чей-то экран и подрагивающими пальцами набрал номер. Пошёл вызов. Серов машинально зашёл в кабинет Цуканова, закрыл за собой дверь и сел в директорское кресло. После двадцатого гудка понял, что она не возьмёт трубку. В сердце шевельнулось нехорошее предчувствие: девушка с детской травмой на почве секса могла слишком тяжело воспринять то, что он с ней сделал. Пускай она не кричала и не брыкалась, и даже ни разу не сказала «Нет», он всё-таки перешёл границы дозволенного. За такое положено сидеть в тюрьме лет десять...
В волнении он поднялся с кресла, но ходить по крошечному кабинету было негде: три шага до двери и два шага до выцветшей карты Невиннопыска, оставшейся со времён судоремонтного завода. Вот и всё свободное пространство.
Стол Цуканова был по-прежнему завален папками, некоторые лежали на полу. Серов словно наяву услышал этот звук: «Шлёп! Шлёп!». Судя по всему, она убежала из кабинета сразу после него, не потрудившись (или не найдя сил!) убрать документы, на которых он её. Память услужливо подбросила картинку, как Юля лежит животом на папках, а он с членом наперевес пристраивается между её разведённых ног. Ну, конечно, нашёл повод трахнуть девочку! По-хорошему, когда она сама предлагала и ластилась, он не посмел, пожалел её девичество, а со злости — легко! И ведь чувствовал себя правым.
Он застонал сквозь зубы. Взгляд его упал на исписанный от руки листочек. Он поднял его, повертел. На одной стороне была напечатана накладная, а на обороте кто-то от руки написал несколько четверостиший. Это были стихи. Он прочитал их, и в носу защипало. Глупая маленькая влюблённая девочка.
Хотел позвонить Ване, но вспомнил, что тот на заправке и мойке. Освободится не раньше, чем через час. Проще пешком дойти до фавел. Он взглянул на карту посёлка и нашёл излучину реки, бывший завод и дорожку, ведущую к скоплению частных домов. До Юлиного дома — минут десять быстрым шагом. Серов засунул листок со стихотворением в нагрудный карман, застегнул пиджак и пошёл на выход.
В общем кабинете путь ему преградили Анжела, Серафима и Сан Саныч.
— Вы уже уезжаете?
— Нет, у меня ещё дела в Невиннопыске.
— А нам что делать?
— А вы работайте, — ответил он. — Анжела пусть займётся выбиванием долгов из поставщиков, Серафима — легализацией бизнеса, а Сан Саныч. Сан Саныча я назначаю директором филиала. Если появится Антоха, передайте ему, что я его уволил. Пусть продаёт свой домик на Пысе и возвращает полмиллиона, если не хочет уголовного дела. Всё, я пошёл.
А мой гроб? — спросила Серафима.
— Сделаете бухучёт белым за две недели — получите ваш гроб в качестве премии. И, может быть, я отменю чаепитие с тортиком.
Она победно улыбнулась и отступила с дороги.
Жара, которая терзала Невиннопыск пять дней подряд, наконец-то сдалась и набухла грозой. Давление упало, подул северный ветер.
Серов в быстром темпе шагал по улочкам частного сектора, то переступая через рассыпанные дрова, то обходя кучи ароматного навоза, то шарахаясь от какой-нибудь дерзкой собаки, которая пыталась куснуть его из-под забора.
Дом Юли он нашёл легко — не потому, что этот сарай чем-то отличался от остальных развалюх, а потому, что по соседству стоял симпатичный домик с цветущей клумбой во дворе. Серов знал, что в том домике жил Андрюшенька. Мальчик, которого Юля защищала до конца. Другой версии, объясняющей поведение Юли, он придумать не мог: скорее всего, она знала о грязных делишках своего дружка, хотя сама и не участвовала в разграблении «Норда».
Входная дверь была открыта настежь. Собака молчала. Даже куры не кудахтали. Серову показалось, что он попал в фильм ужасов, снятый режиссёром-либералом для Берлинского кинофестиваля. Он постучал по косяку и, не дожидаясь разрешения, вошёл в дом. В нём плавали клубы дыма, чудовищно воняло палёным и какой-то химией. Что здесь произошло? Газовая атака? Танковый бой местного значения? Он помахал рукой в воздухе, пытаясь разогнать ядовитый смог, но это не помогло. Где-то в глубине дома бубнил телевизор. Серов пошёл на звук.