Она привыкла!
Итак, дело, возбужденное Костоевым, было закрыто — на этот раз наш герой потерпел поражение. Столкнувшись с могучей корпорацией, а точнее говоря, с самой советской системой, он и не мог победить. Его запросто обошел коллега, чей кабинет был неподалеку от его кабинета, эти два юриста работали в одном коридоре, оба были следователями по особо важным делам Прокуратуры РСФСР. Один сделал для правосудия все что мог: нашел и обезвредил убийцу, освободил из тюрьмы невинно осужденного, призвал к ответу тех, кто вырвал у него ложное признание. Огонь правосудия (позволим себе выразиться так, несколько высокопарно) был ярко зажжен профессионалом и чисто горел — а другой (непрофессионал?) загасил его, затопил мутными и лживыми рассуждениями. Как видно, в понятие профессионализма входят и этические основы профессии.
Нетрудно представить, в каком гневе был Костоев, когда узнал, что Степанов прекратил дело о нарушении закона работниками милиции и все виновные остались при своих должностях. Ему удалось спасти невиновного, но покарать виновных не удалось.
— Поймал я Стороженко, закончил дело, — рассказывал мне Исса Костоев, — и сразу же поехал в отпуск. Стоял в тамбуре, смотрел в окно и, знаете, был счастлив: никогда этот убийца никого больше не убьет.
Он и сейчас светлеет, вспоминая.
— А после отпуска мне предстоял Ростов — и вот это новое дело… Этот другой…
Но тут, по мере того как он говорит, глаза его темнеют, в них появляется что-то мрачное, угрюмое, такими я их не видела.
— Неужто страшнее Стороженко? — спрашиваю.
— Стороженко — убийца и садист, но как противник для меня он был все равно что овца. А этот…
Исса подумал и сказал как-то особенно тяжело:
— Опасней и страшней человека я не видел.
2
Старший следователь Ростовской городской прокуратуры Нюриса Ефимовна Кузьмина занималась невеселым делом: в следственной тюрьме разбирала вещи покончившего с собой заключенного, искала хоть что-нибудь, что пролило бы свет на трагедию самоубийства, — и, по-видимому, нашла то, что искала. Записка, в ней значилось: «Вася, где твои 200%? Я сижу, делай все, что обещал. Ты обставлен деньгами. Жду семь дней». Через семь дней этому человеку должны были предъявить обвинение. Ответа он не дождался.
Стала Нюриса Ефимовна допрашивать сокамерников погибшего, они рассказали, что тот ждал помощи от некоего Васи и собирался, если помощи не будет, сделать какие-то важные разоблачения. Значит, «жду семь дней» было угрозой? Может быть, тут не самоубийство, может быть, в связи с этой угрозой его и убрали?
Может быть, но доказательств тому не было никаких. Между тем от тех же сокамерников Кузьмина узнала, что погибший писал этому Васе записки, вкладывал их в письма к жене, а поскольку Васиного адреса не знал, то и просил жену опускать их в почтовый ящик такой-то квартиры семиэтажного белокирпичного дома, расположенного возле магазина «Весна». Проверить все это было нетрудно: в городе один магазин «Весна», а возле него один-единственный семиэтажный дом белого кирпича. В названной квартире жил работник областной прокуратуры по имени Василий.
Обо всем этом Кузьмина сообщила своему непосредственному начальнику А. Н. Кумскому, тот сказал, что сам доложит руководству.
Hо не доложил, а, напротив, и записку погибшего, и протоколы допросов его сокамерников почему-то держит у себя.
Будь Нюриса Ефимовна Кузьмина менее смелым человеком, не было бы и самого дела. Но она была человеком смелым и доложила о событии в следственной тюрьме прокурору города.
А смелость от нее требовалась немалая: в Ростове, говорят, только воробьи не чирикали о том, что Кумский человек страшный — это удивительно, как все его боятся, и, что бы он ни откалывал, все ему сходит с рук. И вот теперь оказалось, что он замешан в деле о взятке, открывшемся в связи с самоубийством заключенного. Замешан? В Ростове были убеждены: не «замешан», а главная его пружина. Потому что более наглого взяточника на свете не бывало, и этот волк все равно из любой ловушки уйдет. Ведь было уже однажды: против него возбудили разом два уголовных дела, а кончилось тем, что из старших следователей горпрокуратуры он стал заместителем прокурора города (зампрокурора такого города, как Ростов-на-Дону, — пост немалый). Уже тогда кто-то явно показал: Кумского мы вам не отдадим.
Вот каким делом предстояло заняться Костоеву.
Личное дело Кумского было ангельски чистым. Кончил юридический институт, работал следователем в сельском районе, потом перешел в райпрокуратуру Ростова. Но Костоев запросил архив и узнал, что карьера была куда сложнее: да, сразу после института Кумский работал следователем прокуратуры Полтавского сельского района. В этом сельском районе к нему, двадцатитрехлетнему парню, нередко попадали на допрос темные, робкие женщины, и он пользовался их извечным страхом, вынимал, например, из своего следственного портфеля фотоувеличитель, выдавал за какую-то страшную «электрическую машину», направлял на допрашиваемую, и та, бледнея, либо падала в обморок, либо подписывала все, что от нее требовали (бывало, что ее в шоковом состоянии увозили в больницу). За эти и другие дела Кумский был из прокуратуры уволен. (Заглянул Костоев и в более ранние времена. Это уже почти детство? Да, почти детство, Кумскому пятнадцать, он живет на территории, занятой немцами, — и никто, разумеется, не станет его корить, что он вместе с сотнями тысяч других несчастных оказался на земле, занятой врагом, или за то, что вынужден был устроиться на какую-то работу, — не о том речь. Работая на немецкой бирже, юный Кумский разносил повестки тем, кого должны были угнать в Германию, и по свидетельству очевидца, «с нескрываемым удовольствием рассказывал: когда он приходит к людям с повестками, то его очень боятся, и ему это приятно». Вот такой рос редкий мальчик.)