Выбрать главу

И доктор увидел в этом знак освобождения. Одно желание владело им: покончить с этим кошмаром, спастись любой ценой. Он написал родным прощальное письмо, взял обеденную миску, загнал ею гвоздь себе в висок. И не умер.

В больнице ему сделали операцию, оказалось, что гвоздь непостижимым образом мозга не задел, но вынуть его, сохранив при этом жизнь, невозможно. Так и остался доктор с гвоздем в черепе и с тяжкой эпилепсией.

Кумский дело его прекратил, самого его освободил, но в покое не оставил. Сразу после операции — доктор еще сам передвигаться не мог, его привели родные — снова вызвал на допрос, снова орал…

И снова возбудил дело.

Да, начинаешь понимать Костоева, когда он говорит, что Кумский был для него куда страшней, чем Стороженко. У того в помощниках только темная ночь, а у этого в руках огромная государственная власть.

Костоев не сомневался, при таких взятках и при такой тяге ко всякого рода драгоценностям у Кумского обязательно должен быть тайник — и странным казалось, что есть у него машина (пусть и на имя тестя) и нет гаража. Поскольку и гараж числился за другим владельцем, нашли его не сразу, но все же нашли.

Обыск в гараже вела группа под руководством Амурхана Яндиева (старшего следователя Северо-Кавказской транспортной прокуратуры). Работали тщательно и не находили. Конечно, металлоискатель не раз гудел, но в гараже было много металла, в частности, висел на стене металлический двустворчатый шкаф, в нем, кроме банок с краской и пакетов с моющими средствами, ничего не было, внутри он был отменно гладок, на стальных его поверхностях ни пятнышка. Молодой Алексей Яськов все никак не мог отойти от этого шкафа.

Костоев и сейчас смеется: как это Алексей сумел что-то разглядеть? Или он не разглядел, а ткнул гвоздем в заднюю стенку шкафа, повинуясь некой интуиции? Словом, гвоздь его вошел во что-то мягкое, оказалось, в крошечную дырочку, зашпаклеванную пастой, которая была тщательно подобрана под стальной цвет стенок. Задняя стенка шкафа подалась под гвоздем, а потом пошла вверх. За ней открылся сейф, вмурованный в бетонную стену гаража.

Премудрый Кумский загородил металлический сейф металлическим же шкафом с расчетом: если будет обыск, сотрудники, его производящие, примут сигнал металлоискателя реакцией на шкаф и пройдут мимо. Замок сейфа тоже оказался на редкость хитрого устройства, и мастер долго с ним возился, потому что таких замков до сих пор не видал, хотя и был их знатоком.

Да, но сейф-то был пуст. Позже эксперты обнаружили на его стенках следы серебра.

Следы серебра, и больше ничего! Никто из следственной бригады не сомневался: если бы Прокуратура СССР дала санкцию на арест, если бы Кумского не предупредили о том, что Костоев ездил за этой санкцией на арест и вернулся ни с чем, и если бы в распоряжении преступника не было этих трех месяцев отсрочки, можно было бы ухватить и деньги и драгоценности. Надо ли удивляться, что Костоев мрачнеет, вспоминая эту историю. Но разве тут дело в деньгах! — не мог понять Исса Костоев, как это существует на белом свете подобная нелюдь да еще облеченная властью.

Такой вурдалак.

Однажды Кумский арестовал женщину, и милиционер (именно от него и узнал Костоев эту историю) спросил его, можно ли уже вызвать машину, чтобы доставить арестованную в КПЗ.

— Не надо машины, — к удивлению милиционера, ответил Кумский и велел привести в прокуратуру детей этой женщины.

Мне не раз приходилось писать о склонности следователей худшего типа к шумным, прилюдным арестам (например, в день рождения подозреваемого или в Новый год), к унизительным конвойным шествиям — но тут был задуман спектакль особого рода.

По улицам шла женщина, милиционер спереди, милиционер сзади, а следом с плачем бежали дети, десяти — двенадцати лет ребята.

И смотрел на все это из окна своими светлыми глазами высокий лысый человек.

Он был приговорен к расстрелу, но расстрелян не был (Верховный Совет заменил расстрел на двадцать лет особого режима потом эти двадцать лет были заменены на 15).

Все следователи одним миром мазаны, говорите? Да вы что! Меж ними пропасть! Непроходимая! — между теми, кто защищает нас от преступного мира, и теми, кто под видом борьбы с преступностью работает на себя, фальсифицирует, липует, насильничает — губит неповинных. Резкий перепад уровней профессионализма, образованности, культуры, но в тех уголовных делах, которые встретились (и еще встретятся) нам в этом рассказе, на первый план выдвигается нравственная сторона проблемы.