Когда его арестовали и он отказался признаться в убийствах, как того от него требовали, его бросили в подвал — бросили в буквальном смысле этого слова — на пол ударом сапога. А перед тем сорвали с него одежду, заломили руки за спину, защелкнули наручники — нарочно косо, чтобы впивались, — и вот он на полу в ледяной воде. Несмотря на то что он «здоров, как лось», он понимает, тут ему не выдержать — хотя бы уже потому, что в скором времени «полетят почки».
Часы ползут — или это уже дни ползут? Придет время, и ему швырнут какое-то омерзительное тряпье (одевайся!) и поведут на допрос. Следователей несколько, но среди них явно лидирует один.
Пора все же его назвать — это небезызвестный Гдлян, именно так он начинал свою карьеру.
Разговаривал он, продолжает Гончаров, на чистом мате, то впадал в истерический крик («Передо мной министры стояли на коленях и плакали!»), то внезапно переходил к нарочитому спокойствию: «Ну как, признаваться будешь?»
Николай не отвечает, его бьет озноб.
— В подвал! — раздается команда.
И опять ледяная вода и холод до костей. Опять тянутся дни — чтобы не потерять им счет, он делает узелки на нитке, выдернутой из ветоши. За это время атлетическое тело Николая ссыхается в скелет — даже когда приносят похлебку (мука, разведенная водой), он боится ее есть: от нее сердцебиение, адская головная боль, однажды он нашел в ней нерастворившуюся таблетку.
И все же он верен своему решению: не сдаваться.
Так вот и работала эта вторая следственная группа — параллельно костоевской.
Наконец и эту вторую бригаду посетила удача: признался младший брат Николая — Иван, признался в том, будто бы Николай сказал ему как-то, что насилует и убивает женщин. Признался Иван и даже написал «явку с повинной» — в том, что знал о преступлениях брата и не донес властям. «Подумав и осознав всю тяжесть преступления, совершенного моим братом Гончаровым Н. С., я не хочу стать укрывателем этих преступлений, так как вспомнил все разговоры брата, касающиеся факта насилия и убийств». А родителям своим он писал: «Мне прямо говорят, что убивал Николай. Ему докажут эти преступления, и его или признают дураком, или расстреляют, а мне за укрывательство дадут лет пятнадцать. Говорят, что Колька шпион». Не только уговоры, однако, вынудили Ивана признаться, он рассказывает, что ему были предъявлены заключения экспертиз: на убитых женщинах нашли волосы, светлые, принадлежащие Николаю! (Кстати, Стороженко черноволос.) Можно предположить, что и в его похлебку попадали таинственные таблетки. Таковы были удачи этой второй следственной группы.
А Костоеву предстояло провести опознание вещей, которых было тем более много, что преступнику они должны были быть показаны в числе других, нейтральных, среди которых он должен был опознать «свои», снятые с убитых. И Костоев решил провести это опознание следующим образом: он попросил у торга тридцать манекенов. Искусственные дамы с их выставленными коленочками, жеманными пальчиками (улыбок не видно, на головах дам бумажные пакеты) стояли в платьях и шубках мертвых женщин.
— Да он у тебя с ума сойдет, — говорили Костоеву.
Но Костоев своего подследственного знал (и я сомневаюсь в правильности слов Р. Лурье, когда он говорит, что Исса в ходе следствия Стороженко едва ли не полюбил). Тот с ума отнюдь не сошел, а двинулся по рядам, безошибочно узнавая вещи (и даже заметил подмену сапог — на той, сказал, были более ношенные). Ничто не дрогнуло в его красивом лице. Была тут некоторая забота, видно, хотел ответить правильно, была доля любопытства, и больше ничего.
Каков был Владимир Стороженко, видно из эпизода, который описан в книге Р. Лурье, но, как мне представляется, недостаточно динамично, во всяком случае, не с той долей свирепости, какой он отличался. Было это в Лефортовской тюрьме, куда Костоев перевел Стороженко из Смоленска. В комнате, где происходят встречи со следователями и адвокатами, он «выполнял 201‑ю», иначе говоря, том за томом знакомился с материалами своего дела. При этом присутствовали — его адвокат, следователь группы Костоева Есилевич (сам Исса писал обвинительное заключение), ну и конечно, конвой. Стороженко читал спокойно, но вдруг вскочил с перекошенным от ярости лицом: только сейчас, из материалов дела, он узнал, что арестован его брат. Костоев об этом не сказал, — значит, скрыл! Стороженко был в бешенстве, кидался на следователя, на адвоката, и конвой никак не мог с ним справиться.