— И сам веселился?
— Ну, конечно же! Он всегда первым был. Говорят мейнхеер Мак-Кормик ему сразу по дюжине пар башмаков привозил: они словно на ногах горели.
— А деньги в долг брал?
— Не знаю, йонгфру Рида, у меня не брал. Да ему, кажется, на все хватало.
— И не обижал никого?
— Ну что вы! У нас в городе его все вспоминают только добром. Вы не грустите сильно, йонгфру Рида, я думаю, смерть его к себе забрала, потому что ей очень скучно было. Ему там тяжело не будет, про него ни один человек зла не подумает.
— Да я стараюсь не грустить.
Вышедший из темноты на свет, хозяин оказался точно таким, каким его вообразил Майкл. Да и погибшего он видел теперь более-менее четко. Зеленый юнец, перепуганный свалившейся на него с небес властью и ответственностью. Сорит деньгами, пытается изо всех сил не ударить в грязь лицом, купить всеобщее расположение.
Зла-то на него, наверно, никто не держал, но управлять такими сплошное удовольствие. А у него действительно большие деньги на руках, да еще власть, если верить Риде, и над этим миром, и над «тем».
Да, но это все, пока он жив. Тогда какой смысл его убивать Рида на его месте очень неудобна. С ней будет куда тяжелее справиться.
Расплатившись, они вышли на улицу. Рида, облаченная в нечто серое и умопомрачительно шуршащее, превратилась в настоящую гранд-даму.
Солнце сдвинулось на ладонь вниз, удлинило тени, и в городе вновь появились люди. На главной площади в маленькой чаше фонтана отчаянно брызгались дети. Из другой чаши чинно пили лошади.
Перед белоснежным зданием ратуши Майкл остановил свою спутницу.
— Простите, йонгфру Рида, но один вопрос я все же хочу задать. После всего, что я услышал о вас вчера и сегодня… сознайтесь, Аржент — целиком и полностью ваша игрушка?
Рида, улыбнувшись, покачала головой.
— Не совсем так. У нас работала целая команда. Кто-то приходится отцом одной идее, кто-то — другой. Но, поскольку самой скандальной фигурой была я, то именно я всем и запомнилась.
— Не очень верится. Простите меня, Рида, но я не могу представить себе серого кардинала со склонностью к демократии.
— Ладно. Это имеет значение?
— Имеет. Мы ищем ваших врагов.
— Сейчас я покажу, как я ими обзавожусь, — пообещала Рида, поднимаясь по ступеням ратуши.
У мейнхеера бургмейстера[14] были влажные ладони, но он тут же показался Майклу очень симпатичным. С брюшком, с лысинкой, с одышкой — нечто родное и понятное среди здешних загадочных личностей. И кабинет до боли знаком: кожаные кресла, кучи бумаг на столе.
— Вы представить себе не можете, как мы вам рады, — говорил мейнхеер бургмейстер, разводя в стороны маленькие ручки. — Гость с Земли для нас такая редкость, да еще такой великолепный писатель! Уверяю вас, все жители нашего города мечтают познакомиться с вами.
Ну а вы, йонгфру Ларсен, что тут говорить! Вы сами знаете, как мы вас любим. Нет, как хотите, а прием в вашу честь состоится непременно. Когда вам удобнее, йонгфру Ларсен?
— Договаривайтесь с мейнхеером Граве, — отозвалась Рида из кресла. При чем тут я?
— То есть… Простите…
В комнате стало очень тихо.
— То есть, вы позволяете похоронить моего сына за оградой кладбища, а потом желаете видеть меня на своем приеме. Я ищу логику в ваших поступках и не нахожу. Объясните мне.
Мейнхеер бургмейстер расстегнул пуговицу на воротничке. На лбу у него проступили капли пота.
— Но, йонгфру Ларсен, вы должны понять… У меня никогда не было разногласий с мастером Юзефом, это вам подтвердит любой. Но наш глубокоуважаемый приор, отец Андрей… Его влияние на здешнюю церковь… На горожан…
— Вы считаете, что поступили правильно? — поинтересовалась Рида.
— Йонгфру Ларсен! Я немедленно распоряжусь о перезахоронении.
— Так и будете таскать гроб туда-сюда?
Молчание.
Майклу было безумно жалко бургмейстера. На Дреймуре, кажется, невозможно быть посредственностью. Каждый из этих интеллектуальных молодчиков будет тебя распинать.
— Есть решение гораздо проще, — спокойно сказала Рида. — Перенесите ограду.
— Как вам будет угодно.
Голос Риды потеплел:
— Ладно, давайте поговорим по-человечески. Я верю, что у вас есть проблемы поважнее перепланировки кладбищ. И я, как только выясню здешнюю обстановку, постараюсь вам помочь. А сейчас, не могли бы вы оказать мне одну любезность?
— Я слушаю, йонгфру Ларсен.
— Расскажите мне о Юзефе.
— Йонгфру Ларсен! Я на этом посту не более года и встречался с мейнхеером Юзефом всего несколько раз.
— И, тем не менее, мне хотелось бы услышать ваше мнение. Люди из дома Ламме и ваши предшественники всегда работали вместе. То, что можете сказать вы, не скажет больше никто. Только не надо рассказывать о том, как все его любили. Мы оба серьезные люди, и знаем, что какие-то трения возникают всегда. Мне же нужно услышать правду. Каково было работать с Юзефом?
«Вот лихо медом подмазывает! — подумал Майкл. — Наш честный представитель власти уже обо мне забыл от напряжения».
Бургмейстер барабанил пальцами по полированной крышке стола.
— Меня предупреждали, что вам лучше не врать, — сказал он резко. — Ну что же, я отвечу. Каково было с ним работать? Плохо. Точнее говоря, никак. Он развлекался как мог, и в городе появлялся лишь для того, чтоб нанять зал в ресторане, а я этими вопросами не занимаюсь.
— Он поддерживал кого-нибудь из ваших оппонентов?
— Понятия не имею. Насколько мне известно, на его пирушках бывали люди из самых разных партий, даже наши добрые соседи из Гелиада и Нефеллы, но чтобы это имело какие-нибудь последствия… Очевидно, мастер Юзеф причислял себя к вольным художникам.
— Он с кем-нибудь ссорился?
— Не знаю. Если и ссорился, то тут же осыпал обиженного подарками и они торжественно пожимали друг другу руки. Мне об этом известно только потому, что это знал весь город. Ничего не могу сказать, он был человеком добрым и щедрым, но эта доброта все время превращалась в ничто.
Вы, наверно, захотите спросить, были ли у него друзья? Вот на это вам никто не ответит. Мое мнение: он был молод, его гости тоже — это единственное, что их связывало. Но, может быть, я не прав. Мне иногда трудно бывает понять обычаи вашей семьи.
— У него были крупные долги? — спросила Рида. — Я, конечно, сама проверю бумаги, но что говорят в городе?
— Нет, долгов не было, и я могу объяснить почему. Все проекты в городе, в которые вы вкладывали деньги, пришлось заморозить. Я уже не говорю о крепостях на побережье. Мне кажется, за два года он ни разу не уезжал дальше Аргенти-сити.
Рида опустила голову.
— Если бы вы знали, как мне грустно это слышать. Но приходится — сама напросилась. Сегодня же вызову своих юристов и узнаю, чем мы сможем помочь вам и городу прямо сейчас, и в какой очередности разморозим проекты. Но пока это не будет сделано, из Аржента я не уеду. Ну, а что до мейнхеера Граве, поговорить с ним. Я думаю, он вам не откажет.
Майкл поспешил подтвердить ее слова.
Когда они собирались уходить, бургмейстер неожиданно сказал:
— Да, вот еще, йонгфру Рида, — (Майкл еле сдержал улыбку, заметив перемену в обращении.) — Вы спрашивали о долгах. Я вспомнил: через неделю после смерти мастера Юзефа ко мне обратился мейнхеер Гринсон.
— Владелец ювелирной мастерской, — пояснила Рида Майклу.
— Так вот, он сказал, что мастер Юзеф заказывал незадолго до своей смерти жезл, и просил меня помочь связаться с наследниками мейнхеера Юзефа. Я ничем помочь ему не смог, и что стало с жезлом не знаю. Но, может быть, вам будет полезно об этом знать.