Рида заказала еще порцию мороженного с мандаринами и откинулась на спинку пластикового стула.
— Знаешь, я должна тебе кое в чем признаться. Я была в больнице у Пикколо вчера ночью. Я надела на него ошейник.
— Даже так? И что же ты ему запретила?
— Входить за Темную Завесу. И теперь я должна лететь домой, чтобы сделать то же с Кэвином.
— Бог мой, Рида! Откуда вдруг такой терроризм?
— Это не террор. И не наказание. Ведь убийства по сути дела не было. Даже «доведением до самоубийства» происшедшее назвать нельзя. Просто несчастный случай. А ошейники мне нужны для того, чтоб больше несчастий не случалось.
Нельзя быть джокером, если ходишь на поводу у своих желаний. Из нас троих, нет, четверых, включая Юзефа, никто не смог. Все оказались слишком людьми. А я еще что-то о себе воображала! Спасибо Пикколо, надоумил. Теперь мой черед.
— Ну, хорошо, ты восстановишь справедливость. Что дальше?
— Брошусь в ноги Конраду. Буду умолять его простить меня и взять в жены. Буду учиться у него любить. Человек должен жить со своими близкими.
— Что-то у тебя сегодня «должен» не идет с языка. Ты уже пыталась один раз отказаться от джокерства. И в результате оказалась здесь
Рида не поднимала глаз. Она смотрела на белоснежную горку мороженого, украшенную веселыми золотистыми дольками, но, кажется и ее не видела.
— Я не знаю другого пути. Наверно я так много занималась мировыми проблемами оттого, что боялась посмотреть на себя.
— Бог мой, Рида, я сейчас сойду с ума! Напомнить тебе, что ты сделала третьего дня? Открыла способ перемешаться с планеты на планету без ракет, на своих двоих. Это вывернет наизнанку физическую картину мира, а следом перевернется и социум. А мы о чем говорим? О том, как бы половчее скрыть этот факт от начальства!
— А что? Нормальный разговор осмотрительных людей, — усмехнулась Рида. — Вы хотите все непременно вывернуть наизнанку, поставить с ног на голову. А мы еще и на ногах-то стоять не научились. Пикколо тоже беспокоился о социуме. А я — нет. И Земля — не тупик. И Дреймур — не тупик. Пусть иллюзии поддерживают сами себя, не валите все на них.
Есть только человек, танцующий со своей жизнью. Или со своей смертью. И кто виноват, если ты плохо танцуешь?
— Вот-вот, начни с себя. Ты все-таки ребенок, Рида. И решение приняла детское. Домой, под крылышко к любимому.
Она скривила рот.
— Тебе виднее.
Майкл отошел к стойке, вернулся с бутылкой сухого вина и двумя бокалами.
— Прости, не хочу обижать тебя напоследок. У меня есть тост. Давай выпьем за проигравших.
Рида послушно пригубила, улыбнулась.
— Хитрый ты все же. Никогда не знаешь, за кого пьешь, да? Может быть, за себя.
— Это вопрос времени. И точки зрения. Помнишь, я сказал, что ты счастливый человек? Ты не знаешь, что это такое — чувствовать каждую секунду неизреченное совершенство мира и, одновременно собственное тупоумие.
Тебе что-то дано от Бога: тоска, потребность, но ты к этому не готов, не знаешь, что с ним делать. И никто вокруг не знает. Да у тебя и слов нет, чтоб объяснить. Молодое вино влито в старые меха.
Той жизнью, что у тебя есть, жить не можешь, а другой тебе не дано. Дом, школа, университет, семья, родина — просто ряд пустых комнат без окон. А наружно — благополучен и счастлив, все тебе завидуют. Двадцать пять лет такой безнадежной немоты, и эксперимент с его сорока процентами смертей покажется вратами в рай.
А тебе иную жизнь поднесли на блюдечке. А ты хочешь от нее отказаться.
— Может и на блюдечке, только заодно порвали все связи между мной и другими людьми.
— Но ты же сама видишь, что эти связи — только ваша общая иллюзия. Не желаешь видеть? Что ж, хорошо. Тогда вот тебе мое пророчество, Рида Светлая.
Возвращайся на Дреймур. Люби своего рыцаря. А я буду ждать здесь. Займусь физикой пространства, историей колоний. А через год или два ты пошлешь мне приглашение. Мы встретимся и ты будешь меня учить. А я тебя.
«Приезжай, приезжай, — подумала Рида. — За себя не ручаюсь, но кое-кто будет тебе очень рад».
— Пойми, нельзя перестать быть человеком, если ты им родился, — сказал Майкл. — Это генетика. Чем бы он не занимался убийствами, насилием, иллюзиями, черной магией еще черти чем. Он человек, никуда от этого не денешься. Не знаю, к сожалению, или к счастью.
И нельзя перестать быть джокером — это судьба. Просто одно другому не мешает. Человек — это гораздо больше, чем ты думаешь. Ты говоришь о танце, а сама твердая, как камень.
Но это не беда, ты еще очень молода, ты и вправду еще многому научишься.
ЭПИЛОГ
И снова живую ночь пронзил мертвый белый, всеуничтожающий и очищающий огонь.
Снова спустилось, а потом вознеслось в темное небо всемогущее металлическое насекомое.
Снова женщина стояла, слившись с деревом, укрываясь за его спиной от породившего ее чудища.
Едва огонь ушел вверх, прожигать холодное пространство космоса, по полю побежал бледный робкий лучик фонаря. Женщина прикрыла глаза рукой, когда пятно света наткнулось на нее, потом оно скользнуло вниз и покорно улеглось у ее ног.
Она увидела, наконец, встречавшего — просто темный силуэт, но мгновенно его узнала и бросилась навстречу.
Объятие было жарким, поцелуй — долгим.
— Кон, ты простил меня?
— Господи, за что? Я себе не могу простить, что оставил тебя тогда, в лесном доме.
— Женишься на мне?
— Девочка! Ты серьезно?
Снова поцелуй.
В кустах тоскливо взвыл ночной бродяга, чуя человеческую кровь и оружие. Влюбленные не обратили на него внимания.
— Где там у нас первая церковь на Гелии? — пробормотал Конрад, когда смог дышать.
— Что здесь было без меня? — спросила Рида. — Кэвина поймали?
— Спрашиваешь! Поймали. Судили.
— О Боже, за что? Он же не убивал Юзефа!
— За преступные эксперименты, способные нанести вред здоровью граждан и благополучию государства. Формулировку придумал дядя Якоб.
— Он жив? Я имею в виду Кэвина. С благополучием государства не шутят.
— Жив, жив. Приговорен к вечному изгнанию из Аржента.
— Плохо, — прошептала Рида, — трудно будет найти.
Конрад, по счастью, ее не услышал.
— Кстати, ты знаешь, с кем говоришь?
— Полагаю, с человеком, которого люблю.
— Да, но это не все. С недавнего времени я — референт бургмейстера Хайры. У нас дом на скалах у самого моря. Я увезу тебя подальше от Аргенти-сити и от дюдюшки. И не позволю никому тебя беспокоить. Ты согласна?
— Я? Конрад, я счастлива. Я люблю тебя.
Рида порадовалась, что сейчас темно, и Конрад не увидит страха и смятения на лице своей невесты.
«Пусть это будет так, — уговаривала она себя, пока шла к лодке. — Если уж никому не суждено освободиться от иллюзий, то я выберу себе эту. Мужчина и женщина, море, дом, деревья. Мохнатый зверек, похожий одновременно на хорька и чау-чау.
Пусть это будет все, что необходимо для счастья».
1
12 Инсургент — партизан. Михаил, вероятно, вспоминает американских инсургентов, боровшихся с английской метрополией.
13 Хоспис — медицинское учреждение для безнадежных, умирающих больных.
14 Бургмейстер (голланд). - глава городского самоуправления.
15 Геро и Леандр — пара влюбленных из одноименного греческого романа. Леандр каждую ночь переплывал пролив, спеша на свидание с возлюбленной, а Геро зажигала лампу, чтобы он не сбился с дороги. Брат Геро погасил лампу и Леандр утонул. Геро покончила с собой.
16 Меестер (голланд). - вежливое обращение к доктору.
17 Коннал Ста Битв, Кон Юный — персонажи кельтских преданий, великие воины.
18 «Позволь моему народу уйти!» (англ). - рефрен из знаменитой песни Луиса Армстронга «Сойди, Моиссей!»
19 Счастливый конец. (англ).
20 Здесь и ниже — стихи Осипа Мандельштамма.