— Думаешь о музыканте? — спросил он, склоняя голову с интересом.
— Не твое дело.
— О том, кто играл на красивом инструменте, тело которого извивается как украденный ветер? — его глаза сияли ярко, пока он говорил.
— Ты влюблен? — удивилась я.
— Конечно! — он вздохнул.
— Серьезно? — я прищурилась.
Я не знала…
Я не думала…
Он рассмеялся.
— В мандолину. Так ты это назвала? Мандолина?
Ох.
— Да, — поспешила согласиться я, и он ухмыльнулся.
— Ревнуешь?
— К мандолине? — сухо сказала я. Ревновала ли я? Из-за симпатии фейри? Глупости!
Он музыкально рассмеялся.
— Подумай о сделке. У тебя будет работающая рука.
Мои щеки пылали. И он будет первым, кого я поцелую. Даже не парень.
— Почему поцелуй? — осведомилась я.
— Почему нет? — он пожал плечами.
Я резко встала, надела повязку на глаза и попыталась игнорировать музыкальный смех из клетки.
Глава тридцатая
Развести костер в дождь удалось не сразу. Я не справилась бы, если бы не начала до того, как дождь стал ливнем. Теперь я сжалась у жалкого подобия костра у одного из Звездных камней, слушая едкие комментарии Скувреля, пока я пыталась сохранить огонь, игнорируя боль в руке.
Голова гудела, боль шипами впивалась в глаза. Было лучше, если я оставляла повязку, но я часто сдвигала ее и озиралась. Меня легко могли застать тут врасплох, и это приведет к катастрофе.
— Если не хочешь заключать со мной сделку, зачем мы тут?
— Кто-то должен сторожить дверь, — рявкнула я. Хотя я даже не могла сейчас выстрелить из лука. — Есть только я.
— Ты отдашь себя за отца мальчика? — он звучал искренне любопытно.
Я не ответила. Я думала об этом. Я думала об этом с тех пор, как Олэн сказал мне не возвращаться без него.
— Ты стоишь больше певчего, — Скуврель притих. — Наверное. Я не слышал, как он поет. Та мандолина — вещь рая и ада, соединенных в мелодии, которая выжигает следы в сердце.
Восхищение звенело в его голосе. Я бы убила за такую любовь.
Откуда взялась эта мысль?
— Да, я заметила, что тебе нравится, — сказала я. Я видела, почему в стишке говорилось, что музыка слепила их. Он был беспомощен, как влюбленный щенок, когда дело касалось музыки.
— Я бы заплатил рубинами и лунными камнями, чтобы снова ее услышать.
Я рассмеялась от тоски в его голосе.
— Я тебя забавляю? — казалось, его гордость можно было задеть не хуже моей.
Я кашлянула.
— Ни капли.
Я могла врать, а он — нет. Я добавила веток в костер, застыла, услышав треск ветки. Я тут же вскочила на ноги, вытянув трость, готовая ударить. Моя рука пела о боли и страданиях.
— Элли? Ты тут?
Я выдохнула с облегчением. Это была моя мама.
Она вышла из теней и деревьев с большой сумкой на спине, чайником в одной руке и длинными палками в другой.
— Я думала, что найду тебя тут, — мягко сказала она. — Тебе плохо. Поле под дождем — не место для девушки со сломанной рукой.
— В эти дни я могу быть только тут, — я не смогла скрыть горечь в словах.
— С Олэном не получилось? — она опустила чайник на круг камешков вокруг костра, сбив один из камней из круга. — Круги тут опасны, Элли. Не делай их без необходимости.
— Олэн не хочет меня больше видеть.
— Уверена, это не так, — она опустила сумку рядом со мной на камень и вытащила из нее квадрат ткани. — Нет, сиди. Ты выглядишь ужасно. Не нужно добавлять простуду к перелому. Выпей чая, когда он нагреется.
Мое лицо пылало. Мне не нравилось врать ей о своем здоровье, но если бы я сообщила ей о лихорадке, она не выпустила бы меня из дома.
— Это палатка? — спросила я.
— Я знаю, что дома тебя не удержать, — она тряхнула головой. — Ты как твой отец. Он тоже захотел бы остаться тут, чтобы следить за кругом. И он сделал бы вид, что ушел на пару часов, а прошла бы ночь, потом еще, и я сдалась бы и принесла ему палатку. Я сделала выводы. Я не буду слушать твою ложь. Я просто поставлю тебе палатку.
— Спасибо, — вяло сказала я. Было тяжело злиться перед лицом такой доброты.
— В сумке еда, там же швейный набор для штопки одежды, мешок лекарственного чая, одеяла, чашка и бутылка с водой. И сухая одежда, ты как раз промокла, — она уже почти установила палатку. Она вбила колышек молотком, прошла к другой стороне палатки, стала бить по другому колышку. — Наверное, нет смысла говорить тебе отдохнуть, пить чай и держать ту руку сухой, но я все равно говорю.