Завтра я поймаю того единорога. А потом использую ключ и уйду в круг, чтобы освободить отца и сестру. И никто меня не остановит. Ни Олэн. Ни вся деревня.
— Правда или ложь, — спросил Скуврель во тьме. — Ты влюблена в того человеческого мальчишку.
— Ложь, — прошипела я. Но настоящей ложью был мой ответ.
Глава сороковая
Я не плакала, пока собирала вещи в сумку, которую мне дала мама. Сдаться — признать, что отказ деревни и всех, кроме моей семьи, оставил раны, которые я чувствовала, а я не собиралась так их радовать. Особенно Олэна.
Когда я закончила собираться, я развела костер. Я поставила клетку у огня, когда он разгорелся. Только потом я сняла повязку и осмотрела ключ.
— Правда или ложь, — сказал Скуврель. — Это самое красивое, что ты видела.
— Ложь, — сказала я. Самым красивым был он, но я не собиралась признавать это.
— Правда или ложь, — спросила я, стараясь не краснеть от своих мыслей. — Ты знаешь, как использовать этот ключ.
— Я знаю, как открыть круг, — согласился он.
— Ключом? — уточнила я. Он был красивым — золотым, хотя не из настоящего золота. Ни у кого в Скандтоне нет золота. Точно не столько.
— Я могу открыть его в любое время, — сказал он.
— И ты можешь сказать мне, как его открыть? — спросила я.
Я попыталась пожелать, чтобы ключ открыл круг. Ничто не произошло.
— Наша игра не завершена, — сказал Скуврель. — Я не прерываю игры. Ни за что. Ты не читала правила в той своей книге?
Я фыркнула, встала и проверила каждый камень в поисках скважины. Я поискала в траве замок, но прошел час, я проверила каждый дюйм обычным зрением и духовным, и пришлось сдаться. Ключ тут нигде не подходил.
— Правда или ложь? — спросил Скуврель. — Тебе нужно поймать единорога, чтобы использовать ключ.
Я посмотрела на него пристально.
— Правда?
Он усмехнулся.
Отлично. Мне нужно было оружие. А деревня лишила меня лука.
Я повернула ключ в ладонях.
— Зачем делать ключ, если он ничего не делает? Который не работает? — пожаловалась я.
— Он работает, — сказал Скуврель. — Просто ты делаешь это не так.
— Правда или ложь? — ворчливо спросила я, взяв нож и огниво. — Тебе холодно без камзола на таком ледяном ветру.
— Ложь, — его тон был игривым. — Только сердце холодное.
Тогда он справится. Я старалась не смотреть на то, как его кожа покрывалась мурашками от ветра, как его мышцы двигались под ней. Это было не честно. Мне не нравилось, когда он смотрел на мою кожу прошлой ночью.
Он отвязал камзол, встряхнул его, пытаясь убрать лед, и надел. Ткань задубела от инея. Мышцы его плеч и рук двигались, пока он работал.
Я недовольно фыркнула, вернула повязку на глаза и пошла к дому семьи.
Лесные тропы были слишком тихими. Я не снимала повязку, смотрела на них с тревогой. Не пищали бурундуки, не возмущались белки. Не каркал ворон, не щебетали синицы. Заяц не выбежал перед нами, куропатка не взлетела из-за моего появления. В тенях не было гулей.
Да, было ветрено и холодно. Да, тучи собирались над Скандтоном, обещая больше плохой погоды. Но я не думала, что тут должно быть так тихо.
Я нашла оленя у участка, который мы держали чистым вокруг дома. Он лежал на тропе, его огромное тело отец повесил бы на двери сарая, если бы был тут. Но в нем не было стрелы. Вместо этого на его груди были огромные дыры. Каждая шириной с мой кулак. Я зашипела от вида. Единорог.
Я не видела его следы, пока не сняла повязку. Тогда появился его след — лиловое сияние в лесу.
Я заворчала.
— Правда или ложь, — спросил Скуврель. — Я поймал единорога, когда был маленьким, и он исполнил мое желание.
— Звучит как ложь, — сказала я. — Ничто в этом мире не исполняет желания.
Он захихикал.
— Разве у тебя не холодное сердце, маленькая охотница? И, кстати, я побеждаю в игре.
— Правда или ложь? Ты жульничаешь.
— Всегда.
Мне не нравилось признавать, но вид оленя меня потряс. Я знала, каким сильным был олень, как метко нужно было попасть стрелой, чтобы сбить его, как даже выстрел в глаз мог не помочь с этим. Он мог бежать и бежать, хоть умирал при этом. Этот не бежал. Кровь залила траву и снег, тяжело пахла осенней охотой.
Я кашлянула и пошла к нашему дому, вернув повязку на место.