— Поняла, что надо блюсти свое достоинство, — выдала она, поведя плечами.
— Это отступничество. Хуже того, предательство в бою, — вынес он приговор.
— Что вы здесь расселись читать мне лекции о том, что такое трусость, если сами не имеете о том понятия? — не осталась она в долгу. — Вам никогда не приходилось сомневаться в своих ногах. Как вы можете знать, если и представить не можете, что я чувствую, когда на глазах у публики приходится хромать в обход танцевального круга к местам для компаньонок и затем сидеть на скамье весь вечер, потому что всем известно: я не могу танцевать. Вам никогда не хихикали прямо в лицо, вы не слышали шепотков этих бриллиантов чистой воды, а уж им не совестно высказываться так, словно меня там нет или я не только охромела, но и оглохла. Иные джентльмены не стесняются подойти и осведомиться у моей матери, не желаю ли я чаю или лимонада, словно я не в состоянии ответить сама за себя.
— Насколько помню, вы всегда могли привести их в чувство. На приемах умели собрать вокруг себя толпу изысканных девиц и рьяных юнцов с горящими глазами, так что мне и Ричу трудно было пробиться в ваш круг.
— То есть мне нечего изображать мученицу и жалеть себя, так, по-вашему?
— Я лишь сказал, что вокруг вас всегда были избранные друзья, поскольку вы похвально осмотрительны, чтобы завести любовников.
— Да, истинные друзья всегда ценили меня за то, что я не разбрасываюсь, — чопорно подтвердила Джессика.
— Да полно вам притворяться. Понятно, что среди тех юнцов не было ни одного, кто подходил бы вам в мужья или любовники. Однако и зрелые умные мужчины при всем желании не смогли добиться вашего расположения, милая Принцесса. Вы сурово предпочитали держать их на расстоянии, не так ли?
— Всякая разумная женщина не поощряет волокит, — колко отозвалась она, хотя понимала, что он прав — все дело в ней.
— Да, всякая уверенная в своей красоте и остроумии, видящая их насквозь и способная принять их и одержать победу в жизни женщина поступит именно так, Принцесса. Однако надменная гусыня, избалованная девица просто побоится рисковать в этой игре, если ей заранее не обещана награда.
— Оригинальный у вас взгляд на мою позицию в жизни, ваша светлость, — произнесла она ледяным тоном.
— Чувствую, вам до смерти хочется надрать мне уши.
Он криво усмехнулся, будто надеялся, что она снова станет той восхитительно отчаянной Джесс и осуществит его желание.
— Не соблазняйте. Даже вам не под силу рассердить меня так без риска перевернуться, после чего останется лишь с вами на пару захромать на обе ноги, — поддразнила она.
Других слов для выражения охватившей ее ярости подобрать не удалось. Его высокомерно проницательный взгляд и явная тоска обезоруживали, что оставалось разве что завыть или нервно рассмеяться.
— Ах, Принцесса, что же нам с вами делать? — устало покачал он своей прекрасно вылепленной головой.
— Отвезите меня домой и прекратите обзываться, — так же устало ответила она.
Время медленно тянулось, похоже, их разговор зашел в тупик. Джек заложил широкий круг по дороге вокруг деревенской лужайки, чтобы развернуть свой прогулочный экипаж в сторону Лондона, его как-то не тянуло на подвиги лихого наездника. Джессика уже знала: он превосходно справляется с любым делом, если берется за него. Теперь она надеялась, что он не настроился всерьез заняться ею, а просто решил немного развлечься перед таким серьезным делом, как смотрины.
— Видите, какой я послушный герцог, — решился он прервать томительное молчание, затянувшееся на несколько миль.
— Нет, вы хитрый, лживый и опасный, но меня вам ни за что не окрутить, я заранее знаю все ваши штучки, — проворчала она.
— Зато я не боюсь встретить жизнь с открытым забралом и не похож на мороженого судака, — уколол он.
— Конечно, этим летом вы не побоитесь играючи совершить самую большую ошибку своей жизни, — вполголоса пробормотала Джессика в адрес надменного аристократа, который обвиняет ее в бесчувственности, в то время как сам расчетливо готов жениться ради рождения прямых наследников, лишь бы его драгоценный кузен смог вернуться домой. — Как мило, — неискренне похвалила она вслух, но он как-то странно посмотрел на нее.
Стало понятно — по-кошачьи острый слух не подвел его.