Когда же все прошло и Дрей попытался подняться, когти и клювы опять упали небес, заставляя его пережить это снова. И еще, и еще, и еще, и еще... Как только он пытался пошевелиться, в очередной раз пережив туманную боль, когти и клювы низвергали его обратно, туда же. В один из моментов, когда регенерация отпустила тело, чтобы вскорости вернуться, он наконец понял, что происходит. Полнолуние. Воронкообразный кратер. Андорские горы. Он находился в самом центре того места, где раз в месяц собирались грифоны, пожелавшие обзавестись потомством. На одну ночь они теряли разум, ведомые лишь могучим древним инстинктом, и в этот момент они атаковали яростно и неумолимо любое живое существо, которое не было грифоном. Они могли разорвать в клочья любого, кто рисковал пошевелиться, но - удивительное качество! - в этот момент внимание всех грифонов было приковано именно к этому единственному существу. А два других, например, тем временем могли спрятаться в какой-нибудь пещерке и затаиться, дожидаясь утра.
Дрей понял это и замер, надеясь, что грифоны потеряют к нему интерес и займутся тем, ради чего сюда прилетели. Но видимо, неповрежденное тело противника не давало им покоя, и крылатые создания снова и снова атаковали его. Бессмертный не мог убежать; что ж, тогда он попытается остановить процесс регенерации, не дать рассеяться ее серому туману. Сначала ничего не получалось - и грифоны продолжали клекотать и впиваться в него когтями, роняя на тело куски помета и перья.
В воздухе, словно какое-то невидимое густое желе, повис приторный птичий запах и, кажется, Дрея вырвало. Он и не подозревал, что человек в состоянии выдержать подобную боль и вонь.
Кончилось тем, что бессмертный просто потерял сознание, провалившись в мягкую черную кашу небытия. Наверное, в этом и был секрет - реакция на боль, вызывавшая страх и желание от нее избавиться, отключилась вместе с сознанием.
Когда Дрей пришел в себя, глаза видели лишь одно - туман. Он подумал, что сейчас регенерация закончится
/вместе с болью, вместе с этой одуряющей вечной болью!/,
и тогда все повторится в миллионо-тысячный раз. Но туман никак не хотел уходить, и бессмертный понял, что произошло невозможное - он остановил этот проклятый процесс. И верно: грифоны уже не летают над ним, не терзают когтями и клювами, они наконец-то занялись друг другом.
В следующий момент накатила волна удушливого страха: а что, если теперь он никогда не сможет завершить регенерацию? Вечно жить с истерзанным телом?! Боже!
Страх оказался беспочвенным. Уже светало, и грифоны, потерявшие столько времени на своего не в меру живучего противника, недовольно разлетались, смущенно поглядывая на окровавленный труп - результат их ночного сумасшествия. Как только последний перестал кричать над головой Дрея, тот, по-прежнему не видевший ничего, кроме тумана, велел телу завершить начатое. Велел, в глубине души приготовившись к самому худшему. Нет, пронесло - раны начали затягиваться, туман поредел, а потом и вовсе исчез, оставив после себя небольшое головокружение и боль во всем теле. Бессмертный напряг мышцы, приказывая себе встать и немедленно отойти прочь от этого провонявшегося птичьим пометом, перьями и кровью места. Потом решил, что не стоит пока требовать от себя так много, и отполз, обдирая грязную кожу пальцев о грани камней. Вонь никуда не делась, и Бессмертный понял: зловоние исходит от него самого, так что лучше оставить всякие попытки избавиться от этого - и отдохнуть как следует.
Уже проваливаясь в очередной колодец забытья, Дрей услышал чьи-то крадущиеся шаги - гномы, несомненно, отметили необычайную живучесть их спутника-жертвы и решили убраться отсюда подобру-поздорову. "Зря, - подумал Дрей. - Я вас все равно найду, гады".
Конечно, на самом деле все вышло наоборот.
4
"Колдуйте, колдуйте, как следует колдуйте, сами видели, на что он способен! А ты, Вигн, хорош - был же со мной в том валлегоском трактирчике, где местный альв про него рассказывал. "Мудрец"! Как же, твою бы мудрость в базарный день в Адааль-Лане предложить - никто задаром не возьмет. Работайте же, работайте, нечего уши развешивать!"
"Погоди, Падальщик, не кричи, объясни толком".
"А что мне тебе разъяснять, дубина? Когда мы с Вигном были в Валлего, в тамошней забегаловке альв один, из местных фермеров, рассказал про некоего пришлеца, который помог им справиться с какими-то тварями. И будто бы пришлец этот очень похож на легендарного Искателя Смерти. Альв даже описал его нам, а потом, когда на корабль садились, сей красавец туда же напросился. Вигн и решил его использовать - так, на всякий случай. Когда мы в Валлего добирались, чтобы этого беглеца Прэггина достать да уничтожить, Мудрец наш, как всегда, отличился - насолил здешним мантикорам, так что на обратном пути они на нас, натурально, напали. Идиот. Сколько раз можно говорить... А, ладно, колдуй, колдуй, чародей доморощенный! Там разберемся".
5
Показалось Дрею или он на самом деле слышал этот разговор? Наверное, все-таки слышал, если судить по натянутым над головой шкурам и гномьим голосам, переговаривавшимся где-то неподалеку. Надо бы встать да проучить этих выдумщиков, но - вот же досада! - тело почему-то не слушается. Причем абсолютно, так что очень интересно, каким образом гномы догадались о том, что пленник пришел в себя? Но, как бы там ни было, они поняли это, и теперь рядом с Дреем появился уже знакомый ему молодой попутчик, голос которого командовал гномами в том подслушанном разговоре. Падальщик - кажется, так его называли? - постоял немного, наблюдая за тем, как напряглись мышцы Дрея, напряглись и опали, бессильные сдвинуть с места непослушное тело. Бессмертный лежал на расстеленных одеялах, и ему хотелось выть от собственного бессилья, но даже это он был не в состоянии сделать. Наконец Падальщику надоело созерцать жалкие потуги пленники, и гном позвал Мудреца ("Вигн!" - "Да, Торн"), чтобы тот ослабил чары и бессмертный смог заговорить. Дрей и заговорил. Говорил он долго и со смаком, вкладывая в слова душу и вспоминая все, чему смог научиться за долгие годы своей жизни в обоих мирах. Даже Мудрец покраснел от некоторых услышанных выраженьиц, только Падальщик все так же невозмутимо стоял, сложив на груди руки и дожидаясь, пока пленник выговорится.