— Вот и все, — произнес над самым его ухом Мудрец. — Прошу всех в круг.
Посреди поляны и впрямь обнаружился круг, образованный натянутой веревкой какого-то диковинного вида: черная, блестящая, она вспучилась комочками узелков, завязанных на одинаковом расстоянии друг от друга. Концы веревки были разведены, в круге лежали вещи Мудреца и младшего гнома.
Дрей поднялся, делая вид, что очень устал и плохо ориентируется в происходящем. Он неловко шагнул в сторону веревочного круга, пошатнувшись, чуть было не упал, но младший гном успел поддержать «альва». Мудрец брезгливо скривил губы и поспешил к подготовленному для колдовства месту, бормоча под нос что-то о необходимости подчиняться условиям.
С помощью младшего гнома бессмертный добрел до веревочного круга и стал в центр, словно невзначай опустив ладонь на рукоять меча. Мудрец замкнул кольцо и связал оба конца веревки каким-то замысловатым узлом. Затем повелел всем покрепче держать свои дорожные вещи и принялся что-то бормотать. Дрей расслышал несколько слов, похожих на тайный гномий язык, но это вряд ли могло его удивить. Чего-то подобного он и ожидал.
В зарослях захохотали, причем уже почти рядом с путниками.
Ритм произносимых Мудрецом слов ускорился, гном внезапно взмахнул руками, с кончиков его пальцев сорвалась искра. Она золотистым росчерком на миг замерла в черном бархате ночи, а потом упала на один из узелков круга. Узелок вспыхнул, и от него одновременно в обе стороны помчалась огненная дорожка. Замкнувшись, языки пламени фыркнули рассерженными зверьками и взметнулись к небесам. Стена огня поднималась все выше — сначала плясала у бедер, потом оказалась на уровень глаз, а после уж, чтобы видеть свирепые дергающиеся языки пламени, приходилось задирать голову.
Неожиданно все это закончилось. Огненная завеса рухнула вниз, а за ней было уже совсем другое: каменные стены, расходящиеся вверх гигантской воронкой, застывший в воздухе стон-крик-клекот и множество тел, взметнувшихся в ночное небо. Гномы как-то сразу оказались за спиной Бессмертного, и что с ними происходило дальше, Дрей не знал — тела, зависшие над ним, рухнули вниз, впиваясь когтями и клювами, его приподняло над землей, а потом снова бросило на нее, и удар оказался смертельным. То есть — для любого другого, но Дрей-то был бессмертным, и поэтому тело приняло только боль, разрывающую его на клочки, выдавливающую из груди стон, одуряющую. Его обняло привычным туманом, за которым, огороженная от всех любопытных глаз, проходила регенерация, скручивая кожу и кости и выворачивая наизнанку, словно в расплату за это проклятье — быть бессмертным.
Когда же все прошло и Дрей попытался подняться, когти и клювы опять упали небес, заставляя его пережить это снова. И еще, и еще, и еще, и еще… Как только он пытался пошевелиться, в очередной раз пережив туманную боль, когти и клювы низвергали его обратно, туда же. В один из моментов, когда регенерация отпустила тело, чтобы вскорости вернуться, он наконец понял, что происходит. Полнолуние. Воронкообразный кратер. Андорские горы. Он находился в самом центре того места, где раз в месяц собирались грифоны, пожелавшие обзавестись потомством. На одну ночь они теряли разум, ведомые лишь могучим древним инстинктом, и в этот момент они атаковали яростно и неумолимо любое живое существо, которое не было грифоном. Они могли разорвать в клочья любого, кто рисковал пошевелиться, но — удивительное качество! — в этот момент внимание всех грифонов было приковано именно к этому единственному существу. А два других, например, тем временем могли спрятаться в какой-нибудь пещерке и затаиться, дожидаясь утра.
Дрей понял это и замер, надеясь, что грифоны потеряют к нему интерес и займутся тем, ради чего сюда прилетели. Но видимо, неповрежденное тело противника не давало им покоя, и крылатые создания снова и снова атаковали его. Бессмертный не мог убежать; что ж, тогда он попытается остановить процесс регенерации, не дать рассеяться ее серому туману. Сначала ничего не получалось — и грифоны продолжали клекотать и впиваться в него когтями, роняя на тело куски помета и перья.
В воздухе, словно какое-то невидимое густое желе, повис приторный птичий запах и, кажется, Дрея вырвало. Он и не подозревал, что человек в состоянии выдержать подобную боль и вонь.
Кончилось тем, что бессмертный просто потерял сознание, провалившись в мягкую черную кашу небытия. Наверное, в этом и был секрет — реакция на боль, вызывавшая страх и желание от нее избавиться, отключилась вместе с сознанием.
Когда Дрей пришел в себя, глаза видели лишь одно — туман. Он подумал, что сейчас регенерация закончится /вместе с болью, вместе с этой одуряющей вечной болью!/, и тогда все повторится в миллионо-тысячный раз. Но туман никак не хотел уходить, и бессмертный понял, что произошло невозможное — он остановил этот проклятый процесс. И верно: грифоны уже не летают над ним, не терзают когтями и клювами, они наконец-то занялись друг другом.
В следующий момент накатила волна удушливого страха: а что, если теперь он никогда не сможет завершить регенерацию? Вечно жить с истерзанным телом?! Боже!
Страх оказался беспочвенным. Уже светало, и грифоны, потерявшие столько времени на своего не в меру живучего противника, недовольно разлетались, смущенно поглядывая на окровавленный труп — результат их ночного сумасшествия. Как только последний перестал кричать над головой Дрея, тот, по-прежнему не видевший ничего, кроме тумана, велел телу завершить начатое. Велел, в глубине души приготовившись к самому худшему. Нет, пронесло — раны начали затягиваться, туман поредел, а потом и вовсе исчез, оставив после себя небольшое головокружение и боль во всем теле. Бессмертный напряг мышцы, приказывая себе встать и немедленно отойти прочь от этого провонявшегося птичьим пометом, перьями и кровью места. Потом решил, что не стоит пока требовать от себя так много, и отполз, обдирая грязную кожу пальцев о грани камней. Вонь никуда не делась, и Бессмертный понял: зловоние исходит от него самого, так что лучше оставить всякие попытки избавиться от этого — и отдохнуть как следует.
Уже проваливаясь в очередной колодец забытья, Дрей услышал чьи-то крадущиеся шаги — гномы, несомненно, отметили необычайную живучесть их спутника-жертвы и решили убраться отсюда подобру-поздорову. «Зря, — подумал Дрей. — Я вас все равно найду, гады».
Конечно, на самом деле все вышло наоборот.
«Колдуйте, колдуйте, как следует колдуйте, сами видели, на что он способен! А ты, Вигн, хорош — был же со мной в том валлегоском трактирчике, где местный альв про него рассказывал. „Мудрец“! Как же, твою бы мудрость в базарный день в Адааль-Лане предложить — никто задаром не возьмет. Работайте же, работайте, нечего уши развешивать!»
«Погоди, Падальщик, не кричи, объясни толком».
«А что мне тебе разъяснять, дубина? Когда мы с Вигном были в Валлего, в тамошней забегаловке альв один, из местных фермеров, рассказал про некоего пришлеца, который помог им справиться с какими-то тварями. И будто бы пришлец этот очень похож на легендарного Искателя Смерти. Альв даже описал его нам, а потом, когда на корабль садились, сей красавец туда же напросился. Вигн и решил его использовать — так, на всякий случай. Когда мы в Валлего добирались, чтобы этого беглеца Прэггина достать да уничтожить, Мудрец наш, как всегда, отличился — насолил здешним мантикорам, так что на обратном пути они на нас, натурально, напали. Идиот. Сколько раз можно говорить… А, ладно, колдуй, колдуй, чародей доморощенный! Там разберемся».
Показалось Дрею или он на самом деле слышал этот разговор? Наверное, все-таки слышал, если судить по натянутым над головой шкурам и гномьим голосам, переговаривавшимся где-то неподалеку. Надо бы встать да проучить этих выдумщиков, но — вот же досада! — тело почему-то не слушается. Причем абсолютно, так что очень интересно, каким образом гномы догадались о том, что пленник пришел в себя? Но, как бы там ни было, они поняли это, и теперь рядом с Дреем появился уже знакомый ему молодой попутчик, голос которого командовал гномами в том подслушанном разговоре. Падальщик — кажется, так его называли? — постоял немного, наблюдая за тем, как напряглись мышцы Дрея, напряглись и опали, бессильные сдвинуть с места непослушное тело. Бессмертный лежал на расстеленных одеялах, и ему хотелось выть от собственного бессилья, но даже это он был не в состоянии сделать. Наконец Падальщику надоело созерцать жалкие потуги пленники, и гном позвал Мудреца («Вигн!» — «Да, Торн»), чтобы тот ослабил чары и бессмертный смог заговорить. Дрей и заговорил. Говорил он долго и со смаком, вкладывая в слова душу и вспоминая все, чему смог научиться за долгие годы своей жизни в обоих мирах. Даже Мудрец покраснел от некоторых услышанных выраженьиц, только Падальщик все так же невозмутимо стоял, сложив на груди руки и дожидаясь, пока пленник выговорится.