Гноминя стояла у высокого окна и рассеянно смотрела на водную гладь канала, опоясывающего город. Заслышав шаги бессмертного, она не обернулась, просто сказала:
— Плыви один.
— Эт-то еще с какой стати? — преувеличенно бодро спросил Дрей. Спросил, уже догадываясь о причине.
— Они выпустили в канал эриозухов.
Чего-то подобного он и ожидал. Бессмертный знал, о ком шла речь. Чуть ли не метровые головы с огромной пастью, едва ли не в треть от общей длины тела этих тварей, плюс куча острых зубов, плюс сильная хватка, из которой очень сложно вырваться, — живые капканы да и только!
Он постучал пальцами по подоконнику:
— Вряд ли. Эриозухи — они ведь в конце концов самих гномов и доконают.
— А их повыловят, — бесстрастно объяснила Стилла. — Вот закончится вся эта возня из-за твоего побега, и их просто поубивают.
— Все равно, — неуверенно сказал Дрей. — Знают же, что я Бессмертный.
— Знают, — согласилась Горный Цветок. — Но шуму-то будет… — стражников точно на ноги поднимет. Думают, наверное, что справятся с тобой.
— Ты об этом точно?… — он замолчал. Конечно, сама бы гноминя такого не выдумала — зачем ей?
— Точно, — подтвердила та. — Объявляли по всему городу, как раз с утра, когда я выходила.
— Ага, — сказал Дрей. — Ага.
У него возникло взрывное желание завыть сейчас, закричать что-нибудь идиотское и начать кидаться в небо камнями. Вместо этого он развернулся и пошел к каморке с пленными, прикидывая, сколько времени имеется в их распоряжении.
Ну вот и все. Теперь можно полежать, расслабленно глядя в потолок. Он давно уже отвык от того, что мир может выглядеть как-то иначе, по-другому, что перед глазами находится не знакомая каменная дверь и не туман, а вполне симпатичный заплесневевший потолок с белыми такими разводами. Благодать. Чуть позже будет необходимо позаботиться о еде — да-да, милые вы мои пресмыкающиеся, о вас конечно же позаботиться, о вас, — но время терпит, время все стерпит, и можно еще лежать, ни черта не делая, никуда не стремясь, просто лежать и возвращать своему сознанию человеческое восприятие окружающего, можно даже поплакать немного — все равно ведь никого рядом нет, да и был бы — что с того? У него есть право на эти слезы.
Испуганно цокают коготками крысы, разбегаясь по углам, просачиваясь в норы, замирая от неожиданного поведения своей вечной добычи. «Теперь уже не вечной, теперь уже…»
Успели впритык. Все говорило за то, что они вообще не успеют — однако успели. Сначала долго препирался связанный стражник, испуганно повторяя одно и то же: «Нельзя, нельзя, никак нельзя туда проникнуть, меня же убьют, ну как вы не понимаете — нельзя!» Потом его вроде бы уговорили (уговаривал Дрей, и уговаривал довольно жестоко, но выхода не было), стражник согласился провести к дому, в котором хранился ключ. А нужно следовало отпереть двери, вломиться в сонный дом, бесшумно — задача почти невозможная! — связать всех встречных-поперечных; там не обошлось без трупов, какой-то солдатик по молодости решил, что остановит, — не остановил, сам подвернулся под горячую руку и потом все хрипел вдогонку: «Гады, гады, предатели, трусы, гады, ненави…» — наконец замолчал, а Дрей уже был у кабинета, уже взламывал дверь, лихорадочно, разбрасывая во все стороны бумаги, искал, искал ту единственную шкатулку, которая требовалась. Ключ же обнаружился в третьем сверху ящике стола, в маленькой металлической коробочке — там много было таких ключей, но начальник караула указал: «Этот!» — и потом вниз по лестнице, прочь из дома, по вспотевшим улочкам, которые пьяно уходят из-под ног и норовят навалиться всем домом на тебя, задыхающегося, рваного, — скорее, скорее, скорее! Где-то за горами нехотя выползало солнце, что было даже на руку: случайные свидетели подумают, что мост опускают сами стражники, рассвет ведь. Потом — снова связать и непременно избить всех гномов (по их же просьбе, чтобы начальство не подумало, будто они плохо сопротивлялись) — и по мосту, который, кажется, специально выгибается и вибрирует от каждого твоего движения, кислым протяжным звуком металла рвет заспанный воздух, но ты уже не обращаешь внимания, ты снова бежишь, и легкие
— не легкие, а два бумажных мешка, в которых обнаружились дырки, два мятых бумажных мешка, они плохо тебе подчиняются и совсем уж не считаются с требованиями организма. Где-то сбоку мчится Стилла, волосы развеваются, и она кричит-шепчет что-то о том, что это еще не все, что впереди — последний пост и его тоже необходимо миновать. И вы врываетесь туда, ты размахиваешь мечом и кроешь всех и вся матом, потому что так страшнее, потому что местные ругательства не возымеют такого действия, а земное «вашу мать» сразу же отшвыривает их от тебя; кто-то вспоминает про арбалеты, но ты снова рявкаешь
— и это уже все, они сдаются, они отступают обратно в караулку и только умоляют, как и городские стражники, чтобы ты их избил, и ты избиваешь, ощущая какой-то неправильный животный восторг и ненавидя себя за это. А потом — кривая дорога, ты бежишь, Стилла бежит вслед за тобой, вы торопитесь, хотя знаете, чувствуете — это все — спаслись. Потом в изнеможении падаете на траву, задыхаясь, ты сдергиваешь с нее одежду, и вы любите друг друга прямо там, где упали, яростно, самозабвенно, и если бы в этот момент кто-то появился рядом и захотел бы поймать и связать вас, это не стоило бы ему никаких усилий, но никто не появляется, потому что такое бывает только в сказках — а это жизнь, кровавая, несправедливая жизнь, но иногда дающая послабление своим чадам.
Занавес. Титры.
Дальше Дрей вспоминать не желал. Потому что дальше вспоминать было особенно больно. Как расставались, и как он обещал вернуться, и как Стилла рассказала ему, что она — последняя в свергнутой династии, той самой династии, которая правила до Прэггэ Мстительной. И как он оставил ее в предместьях Свакр-Рогга, а сам /бежал/ вынужден был идти на восток, потому что там находилась его башня, его дом, и следовало вернуться, чтобы зализать раны и всерьез подумать обо всем увиденном и услышанном. (Тогда он не признавался себе, что ушел из-за боязни оказаться привязанным к той гномьей женщине, стыдясь собственного увлечения, а сейчас думать об этом было слишком поздно). …Как он очутился в той долине, впервые повстречал Ренкра.
Потом разом всплыли события последних лет, Эндоллон-Дотт-Вэндр, Камень жизни, Эльтдон… да, он опять затягивает с выполнением обещаний. Нужно выбираться отсюда. Но сначала — еда.
Дрей подполз к одной из нор и замер, дожидаясь, пока крысы вернутся.
Нет ничего: ни денег, ни почестей — только дорога с пыльным хвостом.
Может быть, встретимся где-то, потом, может быть, вдруг победим одиночество.
Кто-то любимой шлет письма из сна, кто-то каменья, и шелк, и жемчужины.
Только, боюсь, письма станут ненужными, старясь в пути — их уже не узнать.
Да и шелка… что в них толку, когда мечет метель нам в глаза покаяние.
Просто… такая вот жизнь окаянная, что невозможно ее мне отдать.
Что ж подарить тебе, радость моя?!
Что же напомнит тебе об изгнаннике?!
Вывернусь, вырвусь наружу изнанкою и улечу за леса, за моря.
Буду искать я и ночью и днем то, что дороже всего, что прекраснее.
Только окажется — жизнь напрасно я тратил, искал то, что вечно — мое.
Нету ни денег, ни янтаря, но отдаю тебе самое-самое…
на вот, держи, — на ладонях душа моя, все без остатка, поверь, для тебя.
Глава двадцать вторая
О цикада, не плачь!
Нет любви без разлуки.
Даже для звезд в небесах.
Утро выдалось серое и ничем не примечательное, как, впрочем, и многие предыдущие. Ренкр выбрался из-под теплых шкур и с внутренним недовольством отметил, что снова проспал допоздна. И Кирра, и Хиинит давным-давно отправились на работу, Хилгод умчался на урок мечного боя к Одмассэну — только долинщик вынужден был сиднем сидеть в этой обрыдлой пещере, не имея возможности ходить даже на прежние прогулки по коридору. Как сказал Одинокий, нельзя, чтобы горяне догадались, что обмороженный незнакомец поправился, в противном случае не избежать нежелательных вопросов. Лучше уж до последнего момента держать все в тайне, а раскрыться только тогда, когда Ренкр вернется. Опять же таким образом сразу можно будет избавиться от недоброжелателей, по сию пору вспоминающих о «пропавшем» долинщике не лучшими словами. И если раньше, когда Ренкр чувствовал себя неважно, его краткие посещения коридоров не могли вызвать подозрений, то теперь, как считал Одмассэн, парень не сможет притворяться натурально, а следовательно, придется ему посидеть в пещере Кирры и потерпеть. Терпеть оказалось не так уж легко, особенно потому, что Вдовая после разоблачительного разговора не оставляла Ренкра с Хиинит вдвоем ни на секунду. Именно поэтому парень уже сам хотел как можно скорее отправиться в путь, ведь известно: раньше выйдешь — раньше вернешься.