– Слыш, мелкий, – обратился он ко гному, – сбегай-ка в магазин за колбаской да за хлебцем, нам с товарищем подхарчеваться надо.
Гном неслышно испарился.
– А кум твой Майерс-то –крепкий тип, – крепыш уважительно кивнул в сторону двери. – Прямо-таки кремень. Вот ей-богу – кремень!
– Подпольщик, герой Сопротивления, – кивнул Шнайдер.
– Подпольщик – гондопольщик, – ругнулся крепыш. – Генерал его такой же?
– Да еще покрепче будет, – пожал плечами Шнайдер. – Мощный такой старик!
– Ладно, разберемся, – крепыш мрачно харкнул в угол. – Как лилипут придет – гони его ко мне. А то жрать хочется – сил нет.
– Так точно, – Шнайдер коротко кивнул.
– А к Майерсу ты к этому присмотрись! Нечисто там что-то.
Крепыш ушел в гостиную, оставив Шнайдера в одиночестве. Через несколько минут прибежал гном с пакетом продуктов. И снова потекли долгие часы ожидания.
Наконец, дверь в гостиную отворилась, выпустив Майерса, и снова закрылась.
– Рад вас видеть, – сказал Шнайдер, вставая с пола.
– Мы можем ехать домой, – сказал Майерс. – Ваши товарищи велели передать, что дальнейшие указания вы получите по рации.
Вид у него был какой-то странный, не понятно было, доволен он, расстроен он, или просто устал.
– Счастливо оставаться, – кивнул Шнайдер гному.
– Счастливой дорожки, – захихикал гном. – Смотрите, не заблудитесь в горах, а то сдохнете, не ровен час.
– Не переживайте, – улыбнулся Шнайдер.
Если бы он поверил в действенность хотя бы половины проклятий, которыми выстрелил ему в спину гном, он бы не доехал и до окраины Цюриха. Но Шнайдер не верил, он вел машину уверенно и легко, ни о чем не думая, просто пытаясь «быть здесь и сейчас», благо заснеженные Альпы были прекрасны. Майерс сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал.
Границу прошли быстро, через час опять заехали на заправку подкрепиться жареной картошкой со шницелями. Кроме тетки за кассой, в кафе не было ни души. На соседнем столе лежал последний номер «Народного обозревателя», Майерс нерешительно потянулся к нему, но потом оставил эту идею и решил поговорить со Шнайдером.
– Скажите, а чем вы там занимались на полу?– спросил он.
– Когда вас ждал? – уточнил Шнайдер. – Медитировал, расслаблялся.
– Вы что, буддист?
Шнайдер задумчиво посмотрел на него.
– Я бы так не стал говорить, а что?
– То есть, сочувствие всем живым существам, перерождение в тараканов и прочее – это не для вас?
– Перерождение в тараканов – это точно не ко мне, – покачал головой Шнайдер. – Приятного аппетита, кстати.
– Спасибо, вам также, – Майерс тщательно пережевывал шницель. – Вообще, я рад, что вы не верующий, а то на меня с детства все эти оккультные дела навевали тоску. Я вот точно знаю, что мы умрем – и все.
– И как же это совмещается с вашим католичеством? – спросил Шнайдер.
– Я же должен куда-то платить свой церковный налог! Пусть уж лучше он пойдет Папе Римскому, чем в государственную церковь.
– Интересно, – Шнайдер поднял стакан с овощным соком. – Ваше здоровье, инженер.
– Причем мне понятно, почему существуют церковь: человек не может признать, что он просто умрет. Мысль о смерти непереносима. Мало того, что мы живем с ощущением, что мы живем глупо, стыдно и не используем и сотой доли тех возможностей, которая нас ждала в розовом детстве, так еще мысль о том, что нас здесь не будет – настолько страшная, что очень хочется поверить хоть в Бога, хоть в черта, лишь бы получить билет еще на один сеанс этого дурацкого кино. Пусть не здесь и не сейчас, но там-то, в райских кущах, у нас все будет хорошо, да и сами мы будем хорошими, высокодуховными личностями, и делать только хорошие поступки, не правда ли?
– Почему обязательно в рай? – спросил Шнайдер. – Можно самому и здесь достичь святости.
– Это вы на себя намекаете?
– Нет, что вы, я сейчас имею в виду, что за последние две тысячи лет был целый мешок католических и православных святых.
Майерс поморщился.
– Как началась война, шницели стали делать из кирзовых сапог.
– Да, жестковат, – кивнул Шнайдер.
– Честно говоря, все эти попытки духовного перерождения мне напоминают пингвина, который решил вдруг научиться летать. Можно поститься, молиться, отрезать себе член с яйцами, носить власяницу, жить в пещере, годами молчать, медитировать, а все равно в итоге ты останешься бескрылым пингвином. И все, чего ты можешь добиться, в самом лучшем случае – это убедить себя, что произошло чудо и ты можешь летать, но от этого ты летать все равно не станешь.
– Но по крайней мере смерти не будете бояться, – возразил Шнайдер. – Вы же боитесь смерти, правильно? Вас это волнует?