Зельц промолчал, не зная, что сказать.
– Ненавижу фашистов! – сказала Кэт.
– Ладно, – сказал Шнайдер, – пожалуй, сегодня не будем долго беседовать, покажи мне быстренько, что там наговорил фюрер, да и закончим, наверное.
Зельц протянул ему стенограмму, Шнайдер быстро пробежал ее глазами и отдал обратно.
– Все как обычно, – вздохнул он. – Мозаичный бред маньяка.
– Я его ненавижу, – сказал Зельц.
– Так убей его, – предложил вдруг Шнайдер.
– Я? – Зельц был ошеломлен. – Как – я?
– Ну да, – пожал плечами Шнайдер. – А кто еще?
Зельц оглянулся, увидел Кэт, которая пристально смотрела на него, и отвернулся.
– Я сейчас не буду говорить, скольких людей ты спасешь, – сказал Шнайдер. – Ты это сам знаешь, это очень много людей. Ты посмотри внимательно на эту сволочь, которая убивает и свою страну, и все живое вокруг, и скажи – должен ли такой человек жить на свете.
«Это я и так знаю», – подумал Зельц.
– Все, до чего дотягивается этот маньяк – все превращается в прах. Ничего не осталось от Германии. Тебе это нравится?
– Нет, не нравится, – ответил Зельц.
– Так в чем проблема?
– Я… – Зельц пожал плечами. – Я не знаю.
Кэт вздохнула. Было видно, что ей хочется что-то сказать, но она сдерживала себя в присутствии начальника.
– Я все прекрасно понимаю, – сказал Шнайдер. – Ты решил уже давно про себя, что ты – обычный нормальный человек. Ты с восьми утра до пяти вечера сидишь в бюро за письменным столом, а по вечерам читаешь газеты и играешь сам с собой в шахматы. И ты надеешься, что все само собой как-то образуется, и ты заживешь интересной веселой жизнью. Без риска, без писка, постепенно, благодаря твоему уму и прилежанию. Правильно?
– Примерно, – сказал Зельц.
– Только проблема в том, что так ты не добьешься ничего. Все ценят трудолюбивых и исполнительных чиновников, хвалят их, дают им дополнительную работу, вручают грамоты. А через тридцать лет их выбрасывают на помойку: старых, больных и дряхлых пенсионеров. Это хлам, отработанный материал, который посвятил свою жизнь ерунде. Вы хотите стать таким, как ваш отец, лейтенант Зельц?
Зельц вспомнил отца, младшего бухгалтера в страховой кассе, и вздрогнул. Такой жизни для себя он не хотел.
– А теперь слушай меня, – Шнайдер взял его за руки и заговорил четко и медленно, внимательно глядя ему в глаза. – Ты сможешь все изменить! Ты! У тебя есть шанс. У кучи людей его нет: они всю жизнь так и проживут, и следа от них не останется. А у тебя есть шанс изменить все! Жизни миллионов людей сможешь изменить именно ты. Ты будешь героем!
– Я не герой, – Зельц отнял руки.
– Я знаю, – Шнайдер снова взял его за руки. – Ты всего лишь человек, обычный слабый человек. Тебе страшно, никто не учил тебя совершать подвиги, и ты никогда не думал, что станешь героем. Но поверь мне – именно из таких, как ты, герои и вырастают. Ты что думаешь – герой обязательно должен быть ковбоем из вестернов? Или это должен быть благородный блондин с ясными глазами и железными нервами, истинный ариец из чистой стали с головы до пят, как учит нас геббельсовская пропаганда?
– Нет, конечно, нет, – Зельц внимательно посмотрел на Шнайдера. Тот в мундире СС как раз выглядел таким героическим арийцем, как Герберт Вильк в фильме "Подлодки на Запад!" Даже взгляд его ясных голубых глаз был точь-в-точь похож на взгляд патриота с плаката: "А теперь, народ, восстань, и пускай разразится буря!"
– Ты можешь совершить подвиг, – убежденно сказал Шнайдер. – Я знаю, ты сможешь.
– Но…
– И помни, что тебе нечего бояться, – сказал Шнайдер. – Мы же не хотим, чтобы тебя убили. Все будет организовано так, что твоей жизни ничего не будет угрожать. Понимаешь? Ты – один из самых ценных сотрудников нашей разведки, мы хотим, чтобы ты жил и дальше помогал нам. Понимаешь?
– Да… Но…
– Ладно, я вижу, ты сомневаешься, – сказал Шнайдер. – Не будем говорить об этом сейчас, просто подумай.
– Хорошо, – сказал Зельц.
– И кстати, подумай, что нам всем уже нечего терять. Если вдруг нацисты узнают что-нибудь, они всех нас просто убьют.