– Подожди, – скомандовал Шнайдер. – Надо поговорить.
Он выскочил из машины и пошел навстречу полицейскому, широко расставив руки, как будто хотел его обнять. Полицейский недоверчиво смотрел на него, словно не мог понять, что хочет от него этот пьяный эсэсовец. О чем говорил Шнайдер, Зельц не слышал, до него только доносились отрывки слов вроде: "Начальник… Ты ж понимаешь… Государственное дело… Договоримся…"
Зельц напряженно сглотнул, ему вдруг резко расхотелось водить машину.
– Не переживай, – сказала Кэт. – Он договорится.
Наконец, Шнайдер вернулся к машине и плюхнулся на сиденье, вид у него был довольный.
– Поехали теперь, сыграем в рулетку, – предложил он. – Гулять так гулять! Бетховенгассе двадцать восемь, я заплачу!
Переулок был вполне респектабельного вида, по обе стороны от дороги стояли аккуратные трехэтажные дома, в которых, похоже, жили люди среднейшего класса: врачи и инженеры.
– Мы туда приехали? – спросила удивленно Кэт.
– Туда, туда, – сказал Шнайдер. – За мной.
Они подошли к подъезду и позвонили, через несколько минут дверь открыл заспанный пожилой мужчина, похожий на рабочего из литейного цеха.
– Мы к герру Боку, – сказал Шнайдер.
– Проходите, – кивнул мужчина.
Шнайдер зашел в подъезд, Кэт и Зельц – за ним. Так, маленькой стайкой – впереди вожак, за ним молодняк – они поднялись на второй этаж. Зельцу показалось, что они пришли в гости к другу Шнайдера, а не в казино: очень уж не похож был этот тихий дом на гнездо разврата и азарта: ни криков, ни музыки, ни швейцара у входа. Место, куда они пришли, и правду, мало походила на казино в Монако: обычная четырехкомнатная квартира, с обычными белыми обоями и невыразительной мебелью. За столом с рулеткой сидели люди, которых можно встретить на любом симфоническом концерте: добропорядочные буржуа среднего достатка, старшие офицеры и пара богемных особ.
– Играем! – коротко сказал Шнайдер.
И пошла игра. Как в угаре, скользили фишки, выкликались номера, и все время хотелось выпить еще вина, еще, еще. Выигрыш приходил и уходил, и снова приходил. Шнайдер волновался, кусал губы, расстегнул две пуговицы на мундире и после каждой ставки шептал Зельцу и Кэт:
– Сейчас пойдет, сейчас!
Кэт тоже пила, и Зельц тоже пил, и ему было радостно и свободно, и сердце уходило в пятки, когда шарик летел по кругу рулетки, и был в сантиметре от заветного черного, и потом все-таки срывался – и деньги уходили в казино. Но зато когда он выигрывал – это было здорово! Еще вина, барышня!
И когда Шнайдер пошел в туалет, Зельц обнял Кэт и поцеловал ее так, как целуют герои в фильмах: страстно и долго, и она целовала его в ответ, потому что они оба сегодня были героями.
А потом опять пришел Шнайдер, и снова пошла игра. И прошел час, и два, и три, и они почти просадили почти все деньги, и, наконец, они сделали последнюю ставку, последние фишки на "единицу", и вдруг – ура, выигрыш!
– Урааааа! – закричал Шнайдер. – Ура!
И они обнялись все втроем, как товарищи, как братья, как соратники, сообщники, как лучшие друзья.
– Я знал, я знал, я знал! – быстро сказал Зельц. – Йохо!!!
– Поздравляю! – Кэт поцеловала Зельца в щеку и прошептала на ухо: – Таким я тебя люблю! Будь всегда таким!
– Каким? – спросил Зельц.
– Свободным.
«Я герой, – подумал Зельц. – Я – герой. Вот что значит – быть героем».
– Все, пошли! – скомандовал он. – Один раз везет! Пошли, хватит!
Шнайдер и Кэт удивленно посмотрели на Зельца,
– За мной, я сказал! – воскликнул Зельц.
Шнайдер и Кэт пошли за ним. Еще бы, ведь он был сегодня героем.
– Вот это жизнь! – лихорадочно говорил Шнайдер, забирая деньги из кассы. – Теперь ты понимаешь, Кристоф, что такое – настоящая жизнь? Вот так надо жить, понимаешь? Всю жизнь на краю – и адреналин в крови. Как я, так и ты! Ты должен быть пьян адреналином, понимаешь? Понимаешь, что это?!
– Да, да! – крикнул Зельц. – Я понимаю! Я тоже так буду! Я сделаю все!
С повышением вас, старший лейтенант Зельц!
Будь проклято это время, семь часов утра! Кто только тебя выдумал, какой мерзавец и идиот, кто и когда решил, что вставать надо именно в это, богом оставленное время. В семь утра человека еще не должно существовать, он должен спать и набираться сил, а вместо этого орут и бьют часы, будильник, молотком по чугунному рельсу: «Вставай, Шнайдер, вставай! Вставай и иди на свою проклятую работу, допрашивать, защищать Рейх, составлять документы, шпионить, отправлять шифровки, вербовать агентов, вставай, подлая сука Шнайдер!»