–
Зельц коротко вскрикнув, получив удар под ребра.
– Смотри у меня, – пригрозил Мустерман. – Если что – пристрелю при исполнении обязанностей. Нам еще за это по медали дадут.
– Точно, – кивнул Фрике.
Зельц со страхом отвернулся от Мустермана, потеряв всякое желание сопротивляться.
Фрике быстро погнал машину по знакомым улицам, не останавливаясь на светофорах. Боковые стекла автомобиля были грязными, и город показался Зельцу еще мрачнее, чем обычно. Разбитые тротуары, асфальт в ямах, закопченные, разрушенные дома. Прохожих почти не было, словно все разбежались или вымерли от холеры. Наконец, показалось знакомое серое здание с орлом над воротами.
Мюллер сидел у себя за столом. Одной рукой он держал телефонную трубку, другой что-то быстро записывал на листке бумаге.
– Пусть так, – сказал он нервно в трубку. – Но только помните – это последний раз. Самый последний, слышите! Подготовьте приказ и пришлите мне, я проверю. Исполнять!
Он повесил трубку и поднял глаза на Зельца. Зельц испуганно заморгал, Фрике и Мустерман встали по стойке «смирно».
– Что это такое?! – заорал Мюллер. Толстые щеки начальника тайной государственной полиции нервно затряслись, гневно блеснули очки в золотой оправе. – Сколько можно уже ждать?! Вы что, к девочке на танцульки собирались или к шефу секретной службы? Почему так долго, я спрашиваю? Я ясно заявил вам, что вы должны приехать быстро, как только можно, и даже еще быстрее. И что?! Почему я должен вас ждать по полчаса? У меня здесь генералы ждут часами, а вы позволяете себе опаздывать?!
– Задержанный оказал сопротивление, – отчитался Мустерман. – Пришлось применить меры, которые нас задержали.
– Сопротивление? – Мюллер подозрительно окинул взглядом худощавую фигуру Зельца. – Он что вас, бил, что ли?
– Нет, словесно.
– Ах, словесно! – саркастически ухмыльнулся Мюллер. – Это серьезно, да. Только, доннерветтер11, это не повод заставлять меня ждать, понятно?!
– Прошу прощения, – сказал Зельц.
– Вы, двое, валите отсюда, – грубо сказал Мюллер гестаповцам. – И чтобы я вас больше не видел. Еще раз так провозитесь – отправлю на фронт в штрафной батальон. Пшли отсюда!
Фрике и Мустерман исчезли.
– Ну а теперь ты! – заорал Мюллер на Зельца. – Какого черта я должен тебя ждать? Что это за вид?! Тоже на фронт захотел? Я могу устроить!
– Прошу прощения, – пробормотал Зельц. – Виноват.
«Кажется, не провал, – подумал он. – При провале он бы был вежливым. Сукин сын».
– А это что такое? – заорал Мюллер еще громче, потрясая в воздухе пачкой листов.
– Не могу знать, – ответил Зельц.
– Вчерашняя стенограмма! Та самая стенограмма, которую ты подготовил для партийной канцелярии. Ты что себе позволяешь? Ты большевик? Только большевик может так писать про гестапо! Только жидовская морда без страха и совести может себе позволить такую клевету!
– Но это фюрер…
– При чем тут фюрер! – вскочил Мюллер. – Причем тут, сраная свинья, фюрер, я тебя спрашиваю?! На, читай вслух! – он бросил Зельцу пачку листов и снова сел в кресло.
– «Страница шесть. …вонючие хорьки. Ибо какой человек даже с самым минимальным понятием о чести и совести согласен посвятить свою жизнь тому, чтобы помогать всяким темным типам избежать правосудия? Если во времена средневековья актеров хоронили в выгребных ямах, то сейчас этой участи заслуживают именно юристы».
– Дальше, – крикнул Мюллер.
– «Страница семь. …зачем нам нужна художественная литература. Искусство должно вести и воспитывать. А такие виды искусств как балет или опера поставляют к тому же первоклассных шлюх вроде Маты Хари. Но зачем нам нужны эти мерзкие обрюзгшие «инженеры человеческих душ»? Какого пресыщенного гомосека может привлечь жирная задница председателя союза писателей?»
– Дальше, – крикнул Мюллер
– «Единственная достойная работа для мужчины – это солдатский труд. Чингисхан правильно заметил, что самое лучшее, что может случиться с мужчиной – это убить врага, забрать его жену, имущество, заставить вопить его слуг и радостно, с чувством выполненного долга вернуться домой. Сражения, и только сражения сделали из ариев сверхлюдей! Все остальные профессии – художники, даже врачи – придумали трусливые сволочи, не знающие, куда бы им спрятаться от фронта. Посмотрите на толстожопого Мюллера – сразу видно, что этот дармоед готов перебить хоть половину Германии, лишь бы самому не отправиться под русские пули».
– Вот! – заорал Мюллер, вскакивая. – Вот оно! И это читает уже весь Абвер, вся армия, все Люфтваффе, весь военно-морской флот, и потешается! "Толстожопый трус Мюллер – начальник дармоедов". Фюрер не мог такого произнести!