— Куда прешь, бомжара подзаборная? — спросили его тихо, но внятно.
Витьке ответить было совершенно нечего.
Его крепко держал какой-то тип в обносках и с красной мордой — по виду, точно такой же бомж, как и он сам. Но внешность обманчива. Красной морда типа могла стать от хорошего коньяка или качественной водки, и уж испарениями дешевого портвейна он точно не дышал.
— Ты отвечай, когда спрашивают! — почти добродушно посоветовал Витьке тип. — Я не понял, чё ты тут делаешь, бомжара? — сказал он, а мог бы и добавить новорусское «в натуре» — для бомжей этот тип и был кем-то вроде «нового русского»: разжиревшим нищим, промышляющим около собора. К тому же, далеко не бездомным.
Надо было что-то отвечать.
Витька и попытался это сделать.
— Там… в переулке… — Он лихорадочно попытался собраться с мыслями, но они тут же начали ускользать и разбегаться. — В переулке… мертвая баба… Живая — только мертвая…
— Яне понял… — хотел было продолжить нищий, но тут какой-то из его приятелей, должно быть, более важный в здешней компании, заметил:
— Да он обделался со страху. И не нас с тобой он испугался. Эй ты, там трупик, что ли обнаружился? — Второй нищий указал в сторону, откуда прибежал Витька.
— Отвечай, когда люди тебя спрашивают! — с угрозой в голосе прошипел тот, который продолжал удерживать бомжа за воротник.
— Трупик? Есть там трупик… — мелко захихикал Витька. — Только живой трупик-то, живой!..
— Да он псих ненормальный, — вынес приговор тот, что сейчас играл в «доброго следователя». — Вот что — если хотел здесь стоять, то хрен тебе. Тут — наше место, понял, бомжара?! А что там за трупик — то не наше дело…
— Мне… в церковь надо, — почти прошептал Витька.
— В церковь ему надо! — передразнил нищий. — Обойдешься, бомжара. Вали отсюда поздорову. Проводи-ка его, — обратился нищий к своему здоровенному помощнику.
И Витька почувствовал, что его тащат — но не в Преисподнюю, а лишь подальше от входа в собор. Он двигался, не упираясь — израсходовал все силы при своей пробежке.
Его дотащили за воротник до угла ограды, почти напротив рынка и станции метро, а потом здоровенный брезгливо дал Мазилину несильного пинка.
— Катись…
Витька откатился до входа на рынок, а потом, обернувшись, и не увидев за собой погони — ни нищих, ни страшной адской твари, поднял глаза на купол собора и перекрестился (правда, он не помнил, как надо это правильно делать — то ли слева направо, то ли справа налево). Зато в первый раз в жизни он перекрестился вполне искренне и с чувством.
Уже потом, рассказывая в компании таких же, как он сам, об этом приключении, Мазилин начал привирать. Приключение обрастало подробностями, мертвая «бомжиха» шипела жутким голосом о том, что он, Витька, попадет в Ад, сожрала портвейн вместе с бутылкой и едва не откусила Витьке руку.
— Ну вот, так я и спасся, — говорил он. А его знакомая, вполне живая Машка — полусумасшедшая баба, которую за любимое словечко прозвали «Клиникой», повторяла:
— Ну, и допился ты до «белочки» — это ж просто клиника! И покойники с косами по улицам ходят, и менты звереют, и ваще!
На то, чтобы объяснить, что такое это «ваще!», ее словарного запаса уже не хватало.
— Делириум тременс! — авторитетно заявил бомж по прозвищу Хыня — признанный интеллектуал всей компании. И добавил:
— Был ты Мазилин, а будешь — Лгунишкин…
А «ваще», между тем, продолжалось. Покойники (правда, безо всяких кос) и в самом деле разгуливали по улицам города, и ни один из них пока что не попался на глаза тем, кто и должен был заняться их дальнейшей судьбой. Все наружное наблюдение О.С.Б. пока что давало сбой: зомби явно не спешили явиться в знакомые по былой жизни края. Зато теперь в их передвижениях начала намечаться некая упорядоченность. Однако пока что никто этого не замечал.
Глава 20 В мир безумный Санкт-Петербург, сентябрь 2010 г
Беспокойство не прекращалось — вот что было совершенно скверно. Поликсена не знала, что об этом думать.
С матерью она если и говорила, то резко и раздраженно. Понять, в чем дело, что происходит с дочерью, та совершенно не могла — но списывал все на переживания из-за парней, а посему — была вполне снисходительна.
В школе все шло, вроде бы, как надо, как она того хотела. Ее реферат «Великая Французская революция и революционные движения XX века» был одобрен, больше того, работу посчитали примером для всего класса. Еще совсем недавно она необыкновенно гордилась бы этим — теперь же ей было все совершенно безразлично. И похвалы учителей, и разговоры с матерью, и даже добрые отношения с Веркой.