— Вот какие песни сегодня поют! И хоть написаны они недавно — это тоже фольклор: в них гнев и ненависть народа! Знаете, кто автор, например, той, которую я пел?
Мария Григорьевна качнула головой, она торопливо, пристроив тетрадь на колено, записывала.
— Сложил ее комсомолец Микола Максис, волынчук. Восемнадцать лет было хлопцу, когда встретил свою смерть. А посвятил ее Микола двум комсомолкам, зверски замученным бендеровцами. Погиб хлопец от бандитской пули, а песня его борется…
Знал бы Нечай, откуда идет учительница, — по-другому бы разговаривал. Была Мария на лесном хуторе, что затерялся в такой чащобе — и пройти туда нелегко. В 1935 году появился в этих местах новый человек, Тарас Скиба. За большие деньги купил кусок леса. Батрацкие руки вырубили деревья, выкорчевали пни, кустарник, и эти же руки подняли землю, бросили в нее зерна, поставили дом-крепость и огородили его тыном выше человеческого роста. Редко ходит хозяин дома, Тарас, в села соседние, еще реже — люди к нему. Много рассказов кочует по округе о темных делах, что творились в былые времена (может, и сейчас, кто знает?) на хуторе.
Но это все догадки. Глухой лес, высоченный тын, псы-волкодавы надежно ограждают хутор от любопытных. Скибу называют двужильным — ни себе, ни батракам, которых нанимает посезонно, покоя не дает. Проработать у Скибы уборку, все равно что год каторги отбыть: это знают все парни-бедняки в округе. Знают и другое: растет у Тараса Скибы дочь-красавица. Вдвоем живут они на хуторе, мать девушки умерла еще в войну, как-то внезапно и тихо умерла.
Когда Мария подошла к дому Скибы, казалось, на подворье все вымерло. Только псы-цепняки остервенело прыгали на забор. Наконец вышел хозяин. Хмуро осмотрел девушку, спросил, чего надо.
— Мне бы воды напиться, парит очень, — просительно проговорила Мария.
Скиба молча указал на колодец с притороченным к цепи ведром. Мария пила студеную воду, чувствуя на себе пристальный взгляд хозяина. Тот не уходил, что-то выжидая. Мария выпрямилась и спросила:
— Не знаете ли присказок народных?
— Кое-что знаю, — ответил неприветливо Скиба. — Ну, вот хотя бы эту: «Ты лошадь поил?» — «Поил». — Скиба задумался, потом проворчал: — А, дальше забыл. Может, вы помните?
— Вроде бы помню: «А чего ж у нее морда сухая?» — «До воды не достала».
Обмен паролями состоялся. Хозяина будто подменили.
— Проходьте в комнаты, — гостеприимно пригласил он.
В светлице вымытый до желтизны пол, герань на окнах, огромный фикус в кадке, занявший угол, патефон на тумбочке, прикрытый кисейной накидкой, иконы в вышитых рушниках, сулея самогонки на столе. За столом — трое.
— Слава героям! — сказала Зоряна.
— Героям слава! — откликнулись те, за столом.
ПРИКАЗАНО ВЗЯТЬ ЖИВЫМ
Фининспектор, приехавший вместе с Нечаем, оказался веселым, общительным парнем. Он недолюбливал акты и налоговые ведомости — просидел над ними вечер в сельсовете — и на этом закончил ревизию. Но покидать Зеленый Гай не торопился. Перезнакомился с хлопцами, девчатами. К нему привыкли. Был он человеком начитанным, рассказывал о больших городах, где ему довелось побывать. Однажды заговорили о том, кто кем станет, когда наладится жизнь, окрепнет разрушенное войной хозяйство.
— Поеду я в Киев, выучусь на инженера, — размечтался Лесь.
— А чего? — поддержали его хлопцы. — У тебя к машинам талант.
— Заканчивай школу да подавайся в институт механизации сельского хозяйства, — посоветовал фининспектор. — Вернешься потом в село, будешь механиком.
— Мало у нас машин. На весь колхоз одна…
— Потому что колхоз небольшой. Вот вступят в него все селяне — на широкие поля много машин понадобится…
— К этому дело идет, — согласились хлопцы. — Давно б колхоз окреп, если бы не бандеры проклятые…
Желтоватыми огоньками рдеют в темноте цигарки. Неторопливо идет разговор. Девчата тихо-тихо запели песню, хлопцы заслушались. Хороший вечер, тихий, и песня для души радость.
— Славный у тебя голосок, — похвалил фининспектор Надийку. — А ты кем станешь, дивчино?
— Учительницей… как Мария Григорьевна…
— Кстати, что-то ее сегодня не видно, — поинтересовался Нечай. — Не случилось ли чего?
Надийка ревниво передернула плечиком, сказала очень равнодушно, так равнодушно, что все на это обратили внимание: