— Было время, — разнеженно разглагольствовал Дрот, — гуляли по всему краю… Любого вражину — к стенке, любую молодыцю — в постель…
— Эге ж, — меланхолически поддакивал ему приятель. — Только бы не партизаны — немцы не в счет, они не мешали. А помнишь, Дрот, как ты от медведевцев драпал в одних подштанниках?
— Тьфу, нечистая сила, — выругался Дрот, — не мог другого вспомнить!
Стафийчук побледнел, глаза издерганно, пьяно мигали, под ними легли густые тени.
— А ну, давайте по последней, — Стафийчук поднялся.
Бандеровцы нетвердо считали ступеньки, проталкиваясь в люк.
— Наконец-то, — облегченно вздохнула Мария.
— Чего? — не понял Стась.
— Говорю, наконец, эти бугаи выкатились…
Мария прикинула, сколько выпили. В сулее не меньше двух литров. Откуда только самогон поставляют в лес?
Стафийчук помотал головой, отгоняя пьяную одурь. Скрутил цигарку, сильно затянулся. На какое-то время это его отрезвило. Проводник схватил Марию за плечи, прижал к себе, подталкивая к нарам. Она не вырывалась, только уклонялась от жадных, прижженных самогоном губ. Близость девушки, ее податливость, покорность распалили Стафийчука.
— Василь, — заорал он, — тащи выпивки!..
Выпили. И снова наполнила кружки Мария. Себе плеснула на донышко.
— Спаиваешь? — мотнул головой Стась.
— Как же, тебя споишь, — одобрительно сказала Зоряна и заставила Стафийчука до дна опрокинуть кружку.
Он заснул сразу, моментально — так проваливаются в бездонную яму. Кружка покатилась, громыхая, под стол, но разбудить Стафийчука сейчас уже ничто не смогло бы.
Мария долго сидела на табуретке, не шевелясь, наслаждаясь тишиной, сбрасывая с себя напряжение последних часов. Она прикрыла рукой глаза, прислонилась к стояку, подпиравшему накат. Всмотрелась в спящего. Стафийчук свалился боком, и пьяная слюна пузырилась на губах. Наскоро прибрала на столе. Выбралась из бункера. На пне сидел телохранитель — чинил сорочку.
— Дай-ка я, — Зоряна взяла иголку с ниткой, споро заработала.
Посмотреть на незнакомку подошли другие бандиты.
И вдруг кто-то заорал истошно:
— Держите ее! Секретарь райкома комсомола! Чекистка!
И, прежде чем она успела сообразить, что происходит, руки завернули за спину, окружили плотным кольцом. Она тоже узнала говорившего — поповский сынок из Явора. Бандеровец возбужденно продолжал:
— Я ее узнал — она в нашем районе на Львовщине была комсомольским секретарем! Сколько хлопцев загубила в облавах! Сам от нее еле ушел!
Мария не вырывалась, ждала, когда придет Стафийчук, которого никак не могли добудиться. Дрот был уже здесь, зло матерился:
— Змиюка чекистская…
Стафийчук рассвирепел. Его опухшее после пьянки лицо, налитые кровью глаза выражали то бешеный гнев, то растерянность: сам вербовал ее, посвятил в тайное тайных — и на тебе!.. Но сомневаться не приходилось: Волоцюга, опознавший Марию, был старым, проверенным боевиком, да и учительница ничего не отрицала.
— Сперва на допыт[12] ее, — распорядился Стафийчук, — потом отдадим хлопцам в бункер, пусть потешатся — и на жердыну…
Мария побледнела.
— Не боишься голову за меня потерять, Ярмаш? С тебя спросят!..
— У кого узнала мое псевдо? — заорал Стась и сунул кулаком девушке в лицо.
Тоненькая алая струйка потекла из разбитых губ. Мария резко выпрямилась, крикнула:
— Хватит! Рукам волю даешь, ну что ж — отплачу за все, я и так перед тобой в долгу! Ну-ка, развяжи меня!
— Она мне приказывает! — истерически захохотал Стафийчук.
Мария презрительно-спокойно слушала Стафийчука.
— Кто я такая, Ярмаш, можешь узнать швыдко по такому адресу… — она замялась. — А ну, наклонись, скажу… Да не бойся, не кусаюсь!
Стафийчук посерьезнел, растерянно заморгал короткими ресницами.
— Гони курьера, и немедленно, — уверенно приказала Мария. — Пусть передаст: «Горлинка просит помощи». Того, кто с ним придет, сразу ко мне. До того времени стерегите, раз не верите. А с тем злыднем, — она презрительно кивнула на Волоцюгу, — я разделаюсь позже…
Ее бросили в старый, полуобвалившийся бункер. Курьер ушел через тридцать минут — с теми, кто находился по указанному адресу, шутить не приходилось. У бункера выставили охрану. Девушка оставалась одна. Курьер мог возвратиться только через сорок восемь часов.