— Не надеялась, что придешь, — начала разговор Влада.
— Почему же?
— Не каждый отважится в такую глушь забираться. Только ты не из пугливых. И стреляешь добре…
— В партизанах научился.
— Знаю.
— Откуда?
— На одной земле живем.
Влада задумчиво посмотрела на бескрайнее море камыша, из которого пиками торчали кудлатые сосны, на дальний лес.
— Интересно, какая она, земля? Я ведь и знаю-то лес да хутор. Дальше райцентра нигде не бывала. Читала, что есть большие города, и живут там тысячи людей, где-то за морями лежат дальние страны. Чудно устроен мир: огромный он, а человек живет, как в клетке: четыре стены хаты, тын подворья…
— От человека это зависит: для иного вся земля умещается на шматке собственного поля — мое. А другому выпадают на долю дороги бескрайние, бесконечные — человеку простор нужен.
Иван потянулся к лесной ромашке, сорвал ее, воткнул Владе в косу, пошутил:
— Королевна должна быть в цветах.
Влада благодарно, застенчиво улыбнулась ему, с грустинкой сказала:
— Ну какая я королевна? Полуграмотная девчонка-хуторянка.
И вдруг, доверившись, начала сбивчиво говорить о том, как тоскливо бывает длинными осенними вечерами на хуторе. Стучат ветви в окна, гуляет унылый ветер по лесу, а ты одна и не с кем перекинуться словом — с отцом уже все сотни раз обговорено-переговорено. Одна сидишь в комнате, на полке пять книг перечитанных, а где-то ярко светят огни, смеются люди, ходят друг к другу в гости, веселятся, огорчаются, ссорятся, мирятся, радуются — живут. Сколько в комнате углов? Четыре?.. Нет, пять их, пятый тот самый, который ты никак не найдешь, когда меряешь ее шагами. Особенно тоскливо весной: все цветет, а ты одна и одна…
Нечай не перебивал Владу, боялся неосторожным словом или жестом сломать, нарушить внезапно возникшую уверенность, что ее поймут, не посмеются над откровенностью, не воспользуются беззащитностью. Влада искренне говорила о себе, и ни слова об отце, о том, кто бывает на хуторе, о той второй, тайной жизни, свидетельницей которой она была. И все-таки один раз она нечаянно обмолвилась.
— Учиться тебе надо, — сказал Нечай.
— Вот и Мария Григорьевна так же говорит, — согласно кивнула Влада.
— Откуда ты знаешь Марию Шевчук? — торопливо спросил Нечай.
Влада поняла, что нечаянно проговорилась, назвала человека, о котором следовало бы ей молчать, и начала путано объяснять:
— Давно я ее видела. Еще когда она в школе работала. Заходила как-то на хутор…
Нечай сделал вид, что поверил.
Пора было собираться домой. Влада озабоченно посмотрела на солнце, прикинула: не меньше шести. Отец будет волноваться, да и дел по хозяйству много — даром что воскресенье. Уже другим путем она подвезла Нечая к берегу, спрятала лодку в осоке. Уток поделили: не поверит Скиба дочке, что за целый день не сшибла ни одного селезня. Остановились, чтобы попрощаться. Влада протянула руку, и Нечай задержал ее в своей руке.
— Придешь еще? — густо покраснев и опустив глаза, тихо спросила девушка. И доверчиво попросила: — Приходи, а?..
— Обязательно, — горячо сказал Нечай.
Условились о следующей встрече. И уж на прощанье, поколебавшись немного, Влада вдруг сказала настойчиво, твердо:
— Никому не говори следующий раз, что идешь ко мне.
— Почему? — сразу насторожился Нечай.
— За себя боюсь. И за тебя…
И объяснила:
— Те трое, на берегу, тебя искали. Нечего им больше здесь делать. Верь мне, не я в том виновата. Кто-то из села предупредил. Веришь?
— Верю…
Я — ГОРЛИНКА
Вместе с курьером в банду Стафийчука пришел пожилой, неторопливый дядько. Дядько был совсем мирного вида: поношенные, застиранные до белых пятен штаны из «чертовой кожи», сорочка, вышитая крестиком, коротковатый пиджачок, кнут в руках — так и хотелось посмотреть, где же кони, на которых он приехал. Сонные глазки равнодушно взирали на мир.
Со Стафийчуком он поздоровался, как со старым знакомым.
— Ого! — сказал Стась. — Такая честь для нас, друже Розум.
— Добре, добре, — прервал его тот, — про честь потом. Показывай, яку птаху прихватил… — И по-хозяйски, не спрашивая дорогу, пошел к бункеру проводника.
Стафийчук по пути кратко изложил обстоятельства поимки Марии. Из его рассказа выходило, что он чуть ли не нарочно завлек Марию Шевчук на базу, заподозрив в ней чекистку. А Волоцюга лишь подтвердил его неясные подозрения. Закончил Стась по привычке цитатой из библии, немного торжественно: «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы».