— Можешь не рассказывать, зачем пришел, — Вадим еще раз протер очки и уселся обратно за компьютер. — Я обнаружил утром произошедшее и сразу доложил боссу. Он приказал, чтобы, кроме тебя и меня, пока никто не знал о случившемся.
— Подробности.
Марк немного подумал, потом сгреб бумаги со стула и навалил их на системник, освобождая себе место, с облегчением уселся и посмотрел на Вадима, пытаясь понять, может ли он быть замешанным во взломе. Но сначала следовало выслушать. Выводы можно сделать и потом.
— Никаких следов взлома… Что очень странно, — Вадим ткнул пальцем в экран. — Я сам планировал защиту, и, чтобы вскрыть ее, нужно быть гением. А вскрыть и не засветиться вообще невозможно… Во всяком случае, я так думал раньше.
Марк слушал очень внимательно. За все годы работы с Вадимом Компания действительно не имела проблем с хакерами. Почти не имела — попытки взлома бывали неоднократно, но еще никому не удавалось пробиться.
— Если бы хакер не оставил визитной карточки, мы вообще бы не знали, что нас взломали, — в голосе Вадима прозвучала горечь пополам с восхищением.
— Визитной карточки? — Марку показалось, что он ослышался.
— Смотри. Вот это, — Вадим ткнул пальцем в экран, в углу которого порхала крохотная голубая бабочка. — Простенькая программка. Своеобразная визитная карточка. Я слышал о таком, но пока не сталкивался.
— Зачем показывать, что тут кто–то побывал? Оставлять отметку? Ведь без нее мы бы не поняли, что нас взломали, верно?
— Абсолютно. Этот тип либо чересчур самоуверен, либо до безумия тщеславен. Либо хотел нам показать, что в курсе всех наших дел. Выбирай сам, какой вариант тебе больше нравится.
— Мне не нравится ни один. Что ты имел в виду, когда говорил, что сталкивался с таким?
Вадим опять протер очки и медленно проговорил.
— Последнее время ходят слухи о новом хакере. Очень удачливом и талантливом. Его прозвали Баттерфляй — именно потому, что на месте взлома он оставляет такие визитки. И больше никаких следов.
Значит, след все–таки был. Если верить Вадиму.
— А поподробнее?
— А вот с подробностями сложно. Дело в том, что никто ничего толком не знает. Своими победами он не хвастает, это точно. Просто время от времени защищенные сайты оказываются взломанными, причем никто не может понять, как… а по экрану порхает бабочка.
— И его до сих пор никто не выследил?
— В том то и дело… У нас он должен был засветиться не менее трех раз… Каким бы умником ни был. И, тем не менее — никаких следов. Я даже теоретически не могу понять, как ему это удалось. Нет, этот парень гений и даже больше.
— Нам надо заловить этого гения, и как можно скорее. Есть идеи?
— Выследить его через сеть невозможно. Во всяком случае с тем, что мы сейчас имеем. И если хочешь поймать гения, ты должен придумать что–то не менее гениальное.
Марк думал. Гением он себя не считал. Но упорства ему было не занимать. Вот только времени оставалось мало… Но кое–что сделать было можно.
— Подними все свои связи. Собери всю информацию, какую сможешь, — Марк смотрел в угол экрана, а маленькая голубая бабочка продолжала насмешливо порхать. — Мы должны знать как можно больше. Пока еще не поздно…
Вадим молча кивнул и приступил к работе. Ни один из них даже не подозревал, что они уже опоздали.
За четыре месяца до этого. Екатерина Дымова. Воспоминания.
В первый раз умирать было легко. И совсем не страшно. Моя первая смерть… Глупость несусветная. Ну кто мог подумать, что дура медсестра перед операцией вколет мне что–то, что мой организм сочтет совершенно неприемлемым? То, что я страдала аллергией на целый список лекарств, было, разумеется, отражено в моей карточке, да и врач об этом прекрасно знал. Но ведь прочитать об этом самоуверенной девчонке было лень, или просто она мало что поняла из написанного. А я умерла очень быстро — анафилактический шок. Внезапно просто не смогла дышать, а потом остановилось сердце. Нет, страшно мне не было — я вообще ничего не чувствовала. Даже безразличие не совсем то слово, которое можно употребить. Для меня не появились никакие туннели со светом в конце — просто я вдруг на мгновение увидела все как бы со стороны. Операционную, залитую ярким светом, суетящихся вокруг врачей, саму себя с невероятно бледным лицом и закрытыми глазами… И полнейшая тишина, как будто я мгновенно оглохла… Было ли это галлюцинацией? Вполне возможно. Что было после, я не знала — память не сохранила других моментов. Потом хирург сказал, что меня откачали только потому, что я лежала на операционном столе. Сорок пять секунд клинической смерти. Врач тогда перепугался сильно, очень сильно. Когда я пришла в себя в реанимации, от меня не отходили ни на минуту. Впрочем, все это сложилось в картинку гораздо позже и из отдельных кусочков. Я все–таки умудрилась выжить тогда — но пережитое оставило свой след. Что–то во мне умерло — какая–то часть меня, которую я не осознавала. Просто я поняла, что стала другой. Более равнодушной… Хотя нет, это было не равнодушие. Просто я утратила что–то… Трудноуловимое.