Я помогала ставить эксперименты, фиксировать данные и вносить их в компьютер. Кроме того, я собирала необходимую информацию в интернете, обрабатывала ее и предоставляла краткие резюме по интересующим вопросам. И еще ставила опыты на животных. Хотя опять же, мое участие было минимальным. Просто на голову кошки одевалась металлическая сеточка, а я только записывала те данные, которые выдавала машина. Самим кошкам эта процедура не сильно нравилась — впрочем, скорее всего им не нравилось наличие постороннего предмета на голове. Но мне обычно удавалось уговорить их посидеть смирно — причем, большую долю заслуги в этом можно было приписать взятке в виде чего–нибудь вкусненького, регулярно приносимого мною из дома.
Как раз за неделю до произошедшего случилась первая странность. Из лаборатории исчезли все пять кошек, давно ставших моими любимицами. Здесь было не принято задавать вопросы, но я пересилила себя и пошла к профессору и поинтересовалась их судьбой. На что мне было холодно отвечено, что опыты с животными оказались тупиковой веткой и их вернули туда, откуда первоначально взяли, и что мне стоит заниматься своими непосредственными обязанностями. Я и занялась, хотя на душе было немного тоскливо. С одной стороны, мне было жаль, что животных увезли, а с другой — в лаборатории они явно скучали. И вообще, вид кошек в клетке меня раздражал, как еле уловимая зубная боль. Уж слишком свободолюбивые это животные. Но теперь мне стало еще тоскливее — я почти все время была одна.
В тот день меня не мучили никакие предчувствия. Работа уже неделю стояла на месте, но моей вины тут не было — техники ломали голову, как еще усилить чувствительность прибора. А руководитель проекта ломал голову, почему не получается электронный клон.
Аркадий Геннадиевич относился к работе очень серьезно. Фактически, он думал только о своем проекте. Я никогда не видела, чтобы он улыбался, или проявлял интерес хоть к чему–то, кроме своей основной работы. Когда он отдавал очередное указание, у меня всегда складывалось впечатление, что он смотрит куда–то сквозь меня. Я всегда была человеком ответственным, все его указания выполняла в точности, но все равно, каждый раз никак не могла понять — доволен он или нет. Но Панский мне никогда не высказывал неудовольствия, и это позволяло надеяться, что с поручениями я успешно справляюсь…
Почему в тот день я включила Интернет? Впрочем, все сложилось из таких случайностей, что нарочно их вряд ли можно было подстроить. Во–первых, я пришла на работу раньше времени… Во–вторых, включила Интернет, чтобы проверить почту — поскольку не успела сделать это утром, хотя раньше ни разу не позволяла себе этого на рабочем месте. И, в-третьих, заигралась настолько, что, услышав шаги начальника, не успела его отключить — просто свернула окна. Услышав его недовольный голос, я прихватила бумаги и вошла в кабинет — и тут потеряла сознание…
Торесков, 15 августа. Виктор.
Виктор просматривал телефонные счета — и пребывал в недоумении. В сильном недоумении. Странности того, что творилось в последние недели, достигло своего апогея. Суть заключалась в том, что судя по этим данным, деньги с его счета не расходовались… Сколько бы он не говорил. С одной стороны, это, конечно, приятно… А с другой — это полная чушь!
Встав из–за компьютера, он принялся ходить по комнате, пытаясь понять, что же происходит и вспоминая все мелочи, на которые он перед этим не сильно обращал внимание. Во–первых, когда он мучился, пытаясь найти ошибку в программе, и вдруг она заработала. Сама собой. Странно, но бывает. Потом, был случай, когда он случайно удалил нужный файл. И представлял уже, как с утра придется потратить еще часа три на повторное выполнение работы… Но файл оказался на месте. Внезапно. Сам собой. Тогда он решил, что удалил другой файл, хотя и не помнил, чтобы у него были файлы со схожими названиями. И вот сейчас — оказывается, он месяц бесплатно разговаривал по телефону.