Двери в конференц–зал распахнулись, и внутрь вошел Зорин, волоча за собой связанного Марка. Под правым глазом пленника расплывалось что–то, подозрительно напоминающее будущий фингал.
— Выловил на контрольно–пропускном пункте, — довольно сообщил он, — Эта мразь удрать пыталась. Уже и машинку прогревала.
Зварыгин смотрел на предателя, но думал о своем. Зорин, сам того не подозревая, подсказал ему идею…План выкристаллизовался в голове, четкий и ясный, рискованный — но единственно возможный. И он чувствовал, что у него все должно получиться. Боль резанула сердце — но сейчас он не мог себе позволить страдать. Не сейчас. Или у него не хватит решимости. Ощущая себя последним мерзавцем, он обернулся к Белугину и бесстрастно произнес:
— Мне нужен карт–бланш на проведение операции. Втемную.
— Ты не поставишь в известность даже меня?
— Нет.
Белугин размышлял несколько минут, затем отрицательно покачал головой.
— Не могу. Извини, но нет. Но если ты поставишь меня в известность о том, что задумал…
На этот раз покачал головой Зварыгин, игнорируя выжидательный взгляд Белугина, и любопытствующий — Зорина.
— Не сейчас. Я, пожалуй, обдумаю все это еще раз, а потом обрисую тебе ситуацию в общих чертах. И ты, уже исходя из этого, скажешь свое решение.
— Хорошо. Я буду ждать. Да, тебе стоит отдохнуть. Сколько ты не спал?
— Не помню. Ты прав — мне надо немного отдохнуть. Как поступить с Марком, решим позже. Думаю, ты найдешь, куда его временно запереть. — Зварыгин кивнул и вышел в коридор.
Он не сомневался, что хорошо сыграл свою роль, и никто ничего не заметил. Нет, озвучить то, что он задумал, было невозможно. И помощи от Белугина ждать нечего. Даже если он сейчас ничего не заподозрил, ему придется действовать быстро, очень быстро. А играть на опережение против Белугина было все равно, что скользить по очень тонкому льду.
Он вошел в свою комнату и улегся на кровать, закрыв глаза, ничуть не сомневаясь, что за ним сейчас наблюдают. Но ему не нужен был компьютер, чтобы отшлифовать свой план — роль такого компьютера выполняла его голова. Лежа с закрытыми глазами, он окончательно просчитал все от и до — весь его план зависел от точного расчета времени… И от того, правильно ли он представил реакцию Феникса. Но нет — тот думал, исходя из чистой логики — это подчеркивала и сама Химера. Реакция Химеры была еще более предсказуемой. И если так — то у него должно было получиться. Вот только как он сам потом сможет жить? Хотя… Его губы растянула легкая улыбка. Хотя нечего было об этом думать — шансы выжить у него были очень близкими к нулевым.
Поднявшись с кровати, он направился разыскивать Виктора. Сейчас все зависело от того, когда Химера вновь станет сама собой. Но шестым чувством, которое не зависит ни от какой логики, знал — скоро. Очень скоро.
Где–то в сети, 27 августа. Химера.
Убежище… Мой крохотный мирок. Едва я очутилась тут, как мне сразу стало легче. Это место ассоциировалось с уютом и безопасностью. Здесь мне ничего не угрожало. И сюда никто не мог проникнуть. Только я.
Виктор писал мне, а я отвечала, и с каждым мгновением чувствовала себя все лучше и лучше. Информация поступала дозировано, и именно в том виде, в котором я могла ее адекватно воспринимать. Мне приходилось восстанавливать логические цепочки в мозгу — долгий и тяжелый труд, но вполне выполнимый, особенно с той помощью, которую оказывал мне Виктор. Задача облегчалась тем, что настоящей блокировки клеток мозга у меня все же, в отличие от Феникса, не было — как не было и самого мозга. Электронная копия, фантом — и в сети, и вне ее — а никак не человек. И стоило мне осознать этот факт, как мне стало легче. Долгий и кропотливый труд — но ничего невозможного.
Я постепенно вновь становилась сама собой — переосмысливая многое заново. Кого во мне теперь было больше — Кати, Тиль, Химеры? Не знаю. Как ни странно, я ощущала себя каждой из них — безмятежной девушкой, которая любили писать стихи и смотреть на небо… Тиль, которой я стала после моей первой смерти — боящейся ночи, и так чутко чувствующей чужую боль… Химерой — чужой и холодной, сохранившей одну–единственную привязанность… Каждая из них оставалась в прошлом, но все равно оставаясь частью меня — теперь я это понимала. В голове вспыхивали картины прошлого — такие близкие и одновременно такие далекие. Моя память — моя суть.
Становясь сама собой, я заново переживала прошлое. Каждая картина, каждое воспоминание вновь становилось частью меня. И я опять чувствовала — боль и радость, надежду и страх. И могла переосмыслить все заново — отстраненно, глядя на себя со стороны. Свою вторую смерть, жажду мести… Убийство Панского, почти невольное… Мои чувства к Виктору… Убийство Омского — хладнокровное и безжалостное… Прикосновение сознания Феникса…