— Я бы предпочел апельсиновый сок.
Кунигунда налила Мюллеру сока в высокий стакан, бросила туда два кубика льда, вложила пластмассовую трубочку.
Майор пил с удовольствием. Женщина сидела напротив, нервно сжимая и разжимая кулаки. Она чувствовала себя чрезвычайно неловко. Неужели этот солдафон не понимает, что от него требуется! Снимет наконец свой дурацкий пиджак и сожмет ее сильными руками так, что она задохнется от счастья.
А вместо этого Мюллер с равнодушным выражением лица сидел перед ней и тянул свой апельсиновый сок…
Не в силах больше ждать, Кунигунда подошла к Мюллеру и положила ему руки на плечи.
От неожиданности летчик едва не выронил стакан с соком. Поставив его на столик, он резко вскочил. Руки женщины по-прежнему лежали у него на плечах.
— Поцелуй меня, — томным голосом попросила Кунигунда и закрыла глаза.
Майор осторожно снял руки министерши со своих плеч.
— Я не понимаю вас, Кунигунда. — Голос его стал сухим и чуть-чуть враждебным. — Прошу, не совершайте подобных… — он замялся, но потом все-таки осмелился произнести точное слово: — глупостей.
Резко повернувшись, летчик вышел из номера.
Ощущая приятную сытость, Лех поднялся к себе и вынул из футляра фотоаппарат. Автоматический «никон» позволял снимать со скоростью до двести кадров в секунду. Три объектива давали возможность фотографировать удаленные на расстояние до двух километров объекты так, словно их и фотографа разделяли несколько метров. А встроенный в камеру прибор ночного видения предоставлял Леху возможность получать четкие снимки даже в абсолютной темноте.
Он вытащил из спортивной сумки «Адидас» несколько картонных коробочек с пленкой и выбрал самую надежную кассету «кодак». Фотоаппарат с легким жужжанием проглотил пленку. Загоревшаяся зеленая лампочка показала, что «никон» готов к работе.
Лех налил рюмочку виски и медленно просмаковал ее. После изысканного обеда в ресторане «Ройала» головная боль прекратилась, и он чувствовал невиданный прилив сил.
Положив фотоаппарат в сумку, Лех вышел из номера. Он хотел прогуляться вокруг «Ройала» и произвести рекогносцировку местности.
Кунигунда, закусив губу, металась по гостиной. Она была похожа на раненую тигрицу. Щеки женщины пылали. Время от времени она выкрикивала бессвязные проклятия. Потом неожиданно успокоилась и сказала себе: «все, хватит!» Сняв трубку, набрала номер Винченцо.
Полковник сразу подошел к телефону, как будто ждал ее звонка.
— Я хочу немедленно уехать из Флоренции. Что у нас дальше в программе?
— Венеция.
— Прекрасно! Поедем в Венецию.
— Я прикажу тут же выслать вертолет за вами и майором Мюллером.
— Майор возвращается в Германию. Я буду путешествовать одна!
— Через пять минут ваш вертолет будет стоять перед «Ройалом», — после секундного замешательства проговорил полковник.
Мюллер нервничал. Ему вдруг показалось, что, затевая свою сложную психологическую игру, он позабыл о том, что придется иметь дело с живыми людьми, а не с манекенами, поведение которых можно предсказать на основе научного анализа.
Ему захотелось открыть окно и полной грудью вдохнуть пропитанного сосновыми ароматами свежего воздуха. Летчик отдернул тяжелые шторы и рванул ручку рамы.
— Переиграл! — вырвалось у Мюллера, когда он увидел стоящий перед «Ройалом» вертолет и идущую к нему Кунигунду.
Его прошиб холодный пот. Необходимо было в считанные доли секунды принять, быть может, самое главное решение в своей жизни.
Летчик выбежал из номера и даже не воспользовался лифтом. Перепрыгивая через пять ступенек, бросился вниз.
Вертолет начал раскручивать лопасти, когда Мюллер схватился за ручку его прозрачной дверцы.
Кунигунда побледнела, заметив майора. А он уже прыгнул в кабину. Пилот, которому Винченцо постеснялся дать особые инструкции насчет майора, решил, что Мюллер летит вместе с Кунигундой, и поднял винтокрылую машину в воздух.
Оценив обстановку, майор накрыл ладонью вздрагивающую руку Кунигунды.
— Вы мне не просто нравитесь. Вы — опьяняете. Вот почему я был так робок и неуклюж.
Он пристально смотрел в глаза жены фон Мольтке, думая про себя: «Покаяние — самый верный тон в разговоре с разгневанной женщиной».
Расчет летчика оказался верен. Гнев, гордость, ненависть, страсть, нежность рвались с уст Кунигунды потоком упреков и признаний. Потом нахлынула неудержимая волна любви и унесла с собой остатки разума, сомнений, приличий, чести. Что-то словно толкнуло их в объятия друг к другу.
Поцелуй был долгий. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, а через прозрачные стекла кабины геликоптера лился яркий солнечный свет. Внизу проносились тронутые осенней желтизной кроны каштанов и платанов, золотились поля со спелыми хлебными колосьями.