— Каменные козлы с удивительной легкостью лазают по горам, — улыбаясь, проговорил Отто. — Неровности каменной стены, которые едва различает человеческий глаз на близком расстоянии, для них достаточны, чтобы удержаться. А щели в скале и небольшие ямки, которые неизбежно образуются при выветривании, служат им ступеньками. Но теперь — за дело!
Вскинув ружье, он дважды выстрелил в голову одному из самцов. Козел с жалобным блеянием рухнул вниз. Шпеер прицелился в самку и плавно нажал на спусковой крючок. Но в момент выстрела она скакнула вверх и пуля лишь выбила несколько кусочков камня в том месте, где только что находилась голова самки.
— Черт, — выругался Курт.
Клинсман проворно перезарядил его ружье. Шпеер снова прицелился. На этот раз он решил не ждать и сразу нажал на спусковой крючок, как только мушка совпала с туловищем самки.
Но то ли его рука слишком дрожала от возбуждения, то ли внезапно налетевший порыв горного ветра изменил траекторию полета пули, однако и на этот раз министр иностранных дел промазал.
— Наверное, у вас непристрелянное ружье, — заметил Отто и протянул Шпееру свою двустволку. — Попытайте счастья с этим!
Курт повертел в руках двустволку фон Мольтке, стараясь привыкнуть к ней. Она была в полтора раза тяжелее его ружья. Вздохнув, вдавил приклад в плечо. Немножко «потанцевал» ногами, стремясь поймать то положение, которое обеспечит наибольшее равновесие при стрельбе.
Самка, которую хотел убить Шпеер, успела за это время подняться еще выше. С каждой новой минутой поразить ее становилось все труднее. Курт решил не терять времени.
Первый выстрел оказался неудачным. Но в двустволке имелся второй патрон. Пулей из него Шпеер сумел прострелить бедро козлихе.
Она жалобно взвыла и принялась сучить раненой правой ногой, стремясь удержаться на горе. Остальные козлы, до этого отчаянно рвавшиеся вверх, застыли, глядя на изнемогающую самку.
Козлиха еще несколько секунд судорожно удерживалась на скальной поверхности, но вскоре силы изменили самке, и она полетела вниз. Несколько секунд спустя глухой звук падения возвестил о ее гибели.
— Как она боролась за жизнь! — прищурившись, заметил Отто. — Совсем как человек — до конца!
Шпеер вернул ему ружье и пошел смотреть на свою добычу. Подстреленная самка весила не меньше восьмидесяти килограмм. Он вопросительно взглянул на Отто. Фон Мольтке прочитал его мысли:
— Когда мы пообедаем, нас и туши козлов заберет вертолет.
Зеленая сумка майора Клинсмана оказалась настоящей скатертью-самобранкой: адъютант фон Мольтке извлек из нее и расставил на белоснежной скатерти две бутылки «Шато д’Икем», русскую черную икру, лимоны, две тарелки с шампиньонами, анчоусы и пиццу. Благодаря термосу, шампиньоны и пицца были горячими, словно их только что сняли с плиты.
Министры принялись за еду, а Клинсман отправился осматривать туши альпийских козерогов.
— Сегодня в пять заседание кабинета, — обронил фон Мольтке.
— Да… — неопределенно протянул Шпеер.
— Вертолет прибудет через десять минут и нам как раз хватит времени распить «Шато д’Икем», — заметил фон Мольтке, разливая вино в высокие хрустальные бокалы.
— А ведь вы были бы рады, если бы горностай загрыз меня насмерть! — неожиданно сказал Шпеер.
Рука Отто с бокалом замерла в воздухе.
— Впрочем, если бы на моем месте оказался Гельмут Фишер, вы были бы еще более счастливы. А горностая наградили бы всеми военными орденами Германии!
Фон Мольтке медленно опустил бокал на скатерть:
— Что с вами, Курт?
— Вы, очевидно, держали меня за идиота. Но я оказался гораздо умнее, чем вы предполагали, Отто, — с ненавистью отозвался Шпеер. — Мне с самого начала было ясно, что вся демагогическая игра, которую вы затеяли вокруг проблемы безопасности канцлера, не более чем прикрытие, маскирующее ваш истинный замысел. Вы не собирались мешать ликвидации Фишера, чтобы попытаться занять его место. А вся ваша так называемая забота о его безопасности — что-то вроде алиби, которое вы старательно создавали на протяжении последних шести месяцев.
— Я не понимаю вас, герр Шпеер! — торжественно произнес фон Мольтке.
— Вы старательно создавали образ германского патриота, истового служаки, больше всего на свете озабоченного престижем родины, — отхлебнув вина, продолжал Шпеер. Он словно не расслышал реплики фон Мольтке. — Но за этой маской скрывается человек, алчно жаждущий власти и готовый ради этого на все!