— Что, это старая собака? — спросил я.
— Жук-то? старый! — неохотно отвечал Балаш, видимо опасаясь, чтобы я не озипал (сглазил) его.
Мы вошли в камыш, который делался все гуще и гуще, — наконец остановились: тропка сделалась почти непроходима.
— Слышь-ка, Балаш! — сказал Антип, — поди-ка к Черному Протоку, да посмотри, нет ли по траве следа.
— Ну, Жук, пойдем, старый! — промолвил Балаш и полез в камыш.
Жук и еще серенькая сучка, замечательная тем; что одно ухо у ней не висело, а, лучше сказать, лежало горизонтально, между тем, как другое перпендикулярно торчало вверх, — обе они побежали за своим хозяином; а мы остановились и стали прислушиваться. Сперва слышно было только, как взрывались разные птицы из-под ног Балаша; потом раздался его голос: «Пускай собак!» — на что один из охотников отвечал выстрелом из ружья, — и целая туча разных птиц с шумом поднялась из камыша и криком своим на минуту заглушила голоса охотников. «На мю, мю, мю! Ату! Мотри, держи! Узи его!» — кричали охотники. Собаки, с радостным визгом, разбежались по разным направлениям, а мы, вытянувшись в нитку, стали потихоньку подвигаться вперед. Вдруг одна собака брехнула раза два на месте; другие, с голосом, подвалили к ней и тоже стали на месте. «Кабан!» — закричал Антип и бросился бежать. Не успел я оглянуться, как очутился совершенно один. Толкнув лошадь, стал я целиком ломиться туда, откуда доносился до меня лай. Я уже слышал, как зверь гонял за собаками, фыркал, отдуваясь и щелкая зубами. Изредка то та, то другая собака, задетая кабаном или просто испуганная, болезненно взвизгивала; другие страшно заливались и все ближе и ближе подступали к зверю. Но, сколько ни подымался на стременах, я ничего не видел, кроме махалок камыша, которые так и ломались под ногами тяжелого зверя. Я хотел подвинуться еще…
— Стой, барин! — закричал мне Антип, который, уже не знаю как, очутился подле меня. — Это — кабан: пожалуй, лошадь срубит. — Я остановился. В это время кто-то выстрелил.
— Что, попал? — спросил я.
— Какой попал! Это Балаш вверх стреляет, чтобы собаки дружнее брали. Узи его! — закричал Антип. — Зверь от выстрела пошел было в ход, но собаки сейчас же остановили его. Вдруг одна из них, вся в крови, с визгом покатилась под самые ноги моей лошади, и вслед за ней высунулась из камыша огромная башка кабана. Испуганная лошадь бросилась в сторону. Я оглянулся на Антипа: он стоял прямо против кабана. «Ну, плохо!» — подумал я. Между тем, собаки схватили зверя сзади, и он быстро обратился к ним. Еще одна собака завизжала и поползла прочь, оставляя за собой кровавый след. «Пропал Серко!» — сказал Антип, бросился на кабана сзади и ударил зверя штыком в бок. Собаки с остервенением бросились на животное и уже не лаяли, а рычали хриплым голосом. Изредка, то одна из них, то другая, оторвавшись, взвизгивала, взвывала или глухо брехала и снова вцеплялась в зверя, который, впрочем, продолжал идти, буквально, таща на себе собак. Вдруг он споткнулся и упал, — собаки сели на него, а Антип еще раз ударил зверя в бок. Кабан все еще подымал голову и щелкал зубами, стараясь поддеть какую-нибудь собаку. С противоположной стороны прибежал другой охотник и хотел ударить зверя ножом, но тот поднялся на передних ногах и пополз прямо к смельчаку. Охотник отскочил в сторону, и, запутавшись в камыше, упал. Между тем, Антип успел ударить кабана еще раз, а тот все полз вперед. Тогда другой охотник, вскочив, воткнул в бок зверю нож: кабан упал к уже не вставал более. Все это сделалось так быстро, что я даже не успел выстрелить, ежеминутно опасаясь попасть или в собаку, или в человека.
Мы собрались около убитого зверя, и каждый хотел оторвать от него своих собак и осмотреть их раны: оказалось, что все собаки были ранены, но легко, исключая одной, убитой наповал, и другой — именно Серко, у которого распорото брюхо. Антип положил Серко к себе па колени и начал вправлять ему кишки. Бедное животное лизало то свою рану, то руки хозяина, но не визжало, хотя по глазам и видно было, что оно страшно страдает. Антип перевязал рану какой-то тряпкой, взял Серко на руки и пошел.