— Гирей-хан говорил, что бог, верно, не захочет, чтоб я опоганил свой кинжал, и, для спасения от греха, не допустит мне убить зверя одному.
Между тем, мы слезли с лошадей, чтоб дать им несколько отдохнуть. Татары проворно расчистили снег, набрали сухих камышей, развели огонек, закурили трубки и весело болтали. Выпив водки, мы подошли к их кружку. Гирей-хан что-то с жаром рассказывал. Я просил князя быть толмачом. Гирей рассказывал, как на этой поляне он, однажды, убил семь свиней. Свиньи выскочили из камыша и побежали вдоль поляны. Гирей гнался за ними вплоть и, пока они добежали до другой опушки, не переставая гнать их, успел выстрелить семь раз.
И зарядить, — прибавил я.
— Да, и зарядить. В том-то и штука!.. Вот эти люди были свидетелями.
Татары, на которых показывал князь, утвердительно кивнули головой. Я взглянул на поляну: это была узкая лощина, с обеих сторон окаймленная густым, как стена, камышом, длиной не более полуторы версты. «Них!» — сказал я невольно, между тем, как Гирей-хан продолжал рассказывать что-то с жаром, часто показывая на мою лошадь.
— Он хвалит вашу лошадь, — сказал князь, — и говорит, что если б он был на ней, а не на своей, то убил бы сегодня вдвое больше.
— Если вы прикажете кому-нибудь дать мне лошадь, я с охотой отдам мою Гирею. Пусть он при мне сделает штуку, о которой вы рассказываете.
Гирей-хан отвечал на это, что он убьет и больше, сели я возьмусь выгнать кабанов на то место, где ему будет удобно стрелять. Впрочем, я согласился уступить Гирею лошадь мою, а сам сел на другую. Татарин же, у которого я взял лошадь, сел на Гирееву лошаденку и отправился в аул за арбой, а мы поехали дальше. Не успели мы проехать несколько времени камышом, как снова подняли кабанов… опять лай, крики и выстрелы Мы рассеялись по камышу… Я ехал едва заметной звериной тропой, как вдруг что-то перескочило через нее. В полной уверенности, что это кабан, я бросился за ним, проскакал уже с версту, зверь все шел передо мной. Камыш стал редеть, и я приближался к окраине. Удар плетью — и я выскочил на опушку. По гладкой поверхности степи, заломив на спину рога, несся огромный олень. Я за ним, но он стал отделяться от меня так быстро, что я тотчас увидел невозможность догнать его. Я остановился… и как досадывал, зачем отдал мою лошадь!.. Я стоял и прислушивался, стараясь узнать направление, которое приняла охота; но ветер был от меня, и я слышал только, как шумел камыш… Вдруг треск, и не успел я вынуть из-за пояса пистолет, как стая кабанов, штук в тридцать, бежала мимо меня. Я выстрелил почти не целясь, еще выстрелил и оба раза неудачно. Тяжелые звери, подкидывая задом, неслись довольно быстро, когда, вслед за ними, выскакал из камыша Гирей-хан. Пока я зарядил свой пистолет, он ни на волос не укорачивая шагу, успел выстрелить три раза и три раза зарядить свою винтовку. После каждого выстрела один из кабанов оставался на месте мертвым! И я уже больше не раскаивался, что уступил Гирею мою лошадь. После последнего выстрела, почти в упор, повалившего огромную свинью, которая шла впереди всех, кабаны круто повернули в камыш. Лошадь пронесла Гирей-хана, и кабаны уже уходили в камыш, когда я выстрелил по ним также в упор и ранил одного. Он начал отставать и, наконец, остался на поляне без своих товарищей. В это время Гирей, успев остановить и повернуть лошадь, выстрелил, но, вероятно, видя, что; кабан уходит, поторопился: зверь не лег на месте, а, споткнувшись раза два, вскочил в камыш. Гирей-хан стал называть собак, а я заряжать. Откуда взялись собаки, не помню, только они с лаем бросились по следу раненого зверя, а когда мы подъехали, они уже рвали его. Моя пуля попала кабану в бок и вышла навылет. Гиреева — под переднюю лопатку. Остальные кабаны, убитые им, все были ранены между ухом и глазом, Пока мы вытащили этого кабана на поляну, выехали и другие охотники. Наконец явился и князь. Он тащил огромную свинью, ремнем привязанную к хвосту его лошади. Предсказание Гирей-хана не сбылось: ему удалось одному, без посторонней помощи, убить зверя. Солнце уже садилось, когда мы возвратились в аул…