— А тебе не приходило в голову, что, может быть, твоя карточка — подделка? Представь: вот на таможне начинают сличать твой генотип, и вдруг загорается красный свет…
Она испуганно дернулась:
— Прекратите!
— Может, твой приятель вовсе не собирался проходить контроль! Может, хотел бросить тебя здесь, среди воющих сирен, а сам намеревался сесть в челнок и отбыть прочь!
Она ошеломленно замотала головой:
— Быть не может!
Держу пари, ей такое и в голову не приходило!
— Он был вором!
— Нет! Он был агентом… — ее лицо омрачилось, — и ОБП накажет тех, кто сотворил такое с их сотрудником! Он верил в меня, а я верю в эту карточку. Она — все, что у меня осталось от него.
Тупица. Дура! Мне надо было сказать ей правду, все равно, поверит она мне или нет.
— Он был вором. Смотри, что он получил за краденое!
Я протянул ей мешочек с десятью статуэтками Джоуи Хосе. От тяжести она едва не упала. Заглянув в мешочек, она перевела на меня недоуменный взгляд:
— Они принадлежали Баркему, и…
— Бодайну! Его настоящее имя было Кайл Бодайн.
— Все равно. Я взял свою долю. Решил, что остальное принадлежит тебе. Каждая такая штучка стоит около сорока тысяч кредиток Солнечной системы; в других мирах за них, возможно, дадут меньше, но все равно хватит, чтобы ты хорошо устроилась на новом месте. Так что береги их.
Я знал, что она без труда вывезет их — на Земле ограничивают только ввоз золота.
Глаза у нее стали влажными.
— Не знаю, как и…
— Только не реви, ладно? — Я не хотел, чтобы она устраивала сцену.
Она попыталась улыбнуться.
— Ничего. Я пытаюсь забыть, как это делается.
— Легко. Я давно уже забыл.
Некоторое время она молчала, озиралась по сторонам и кусала губы. Потом сказала:
— В общем… спасибо, что вы дали их мне.
— Я играю честно, — объяснил я. — И потом, я выхожу из игры. Мне больше не придется работать на клонов.
— Вы никогда не даете слабину, да? — спросила она, и личико у нее посуровело. — Я почти поверила в то, что вы…
— Что?
Она беспокойно дернула плечом:
— Не знаю… перемените мнение обо мне… о клонах… немножко.
Я отвернулся.
— У тебя столько же шансов увидеть перемены во мне, как у меня — переменить твое мнение насчет Баркема.
— Бодайна, — механически поправила она. — Почему бы вам просто не оставить его в покое?
— Потому что он был вором, к тому же бездарным вором. Вот в чем истина.
— Не может быть. Никогда не поверю!
— Иногда правда дурно пахнет. Вернее, так бывает довольно часто.
— Только не сейчас. Что бы вы… или другие… ни думали о Кайле… я знаю, что он меня любил, желал меня, и моих воспоминаний у меня никто не отнимет.
— Посмотрим.
— Нет. Это вы посмотрите. Но как бы там ни было… — Она напряженно улыбнулась и протянула мне правую руку. — Вы отлично справились с работой; благодарю вас.
— А ты поблагодаришь меня, если окажется, что твоя карточка — подделка?
— У меня есть только один способ проверить, поддельная она или настоящая!
Она заглянула мне прямо в глаза. Как она была уверена в бывшем дружке! Может, так оно и нужно. Может, ей необходимо было цепляться за что-то, верить, что хотя бы один настоящий из всех поступил с ней справедливо. Жаль, что она так недальновидна!
Она взяла сумку и шагнула в кабину пневмо-лифта. Когда она поднялась на платформу таможни, я отошел подальше, чтобы наблюдать за всем происходящим. Она подошла к стойке и дала карточку клерку, одновременно протягивая ему руку для биопсии.
Надо было немного подождать, пока процессор сверит клеточный материал с данными Центральной базы данных. Я следил за ней и все время вытирал ладони о комбинезон, но они все равно потели.
А потом с улыбкой, которая на близком расстоянии могла быть ослепительной, Джин прошла терминал, помахала мне карточкой и направилась к челноку.
Я многозначительно пожал плечами и отвернулся.
XIV
Я ждал пневмотрубу на Бруклин и смотрел, как челнок взмывает ввысь — черная точка на фоне восходящего солнца. Некоторые любители нашли бы вид красивым.
Я все думал про ту грин-карту… и несколько напряженных мгновений, когда я боялся, что она не сработает.
Не спрашивайте меня, зачем я это сделал. Я сам не знаю. Я не стал ни клонолюбом, ни психом. Ничего не изменилось. Просто вышло так, что, вернувшись к себе домой переодеться, я наткнулся на комбинезон, измазанный кровью и слезами Джин. Тут-то меня и осенило.
Мне стало интересно. Я решил бросить вызов судьбе — и ничего больше. В общем, после того, как я вручил потрясенному Элмеро двадцать статуэток — его долю, пятьдесят процентов от моей находки, — он весьма охотно устроил дело с карточкой. Оказал любезность своему доброму другу Зигмундо. Сказал, что с помощью крови с моего комбинезона его знакомый мигом отыщет в Центральной базе данных генотип Джин и переменит ее статус. Элм не обманул. Через десять часов он вручил мне новую, на сей раз подлинную, грин-карту.
Челнок исчез из поля зрения; наверное, скоро он сделает первую остановку на пути туда, куда улетают нормальные люди.
Я вытащил из кармана фальшивку, которую Баркем всучил Джин, и выкинул ее с платформы. Она закачалась и полетела вниз, в темноту. Скоро ее тоже не стало видно.
Часть вторая
ПРОВОДА И ПРОВОЛОКА
Неделя хорошего отношения к околпаченным! Пусть проводки соседа врубятся к тебе через стенку!
Граффити из Информпотока
I
Следующие два года не были богаты событиями.
А потом я потерял голову.
В буквальном смысле слова.
То, как меня лишили головы, навсегда останется одним из самых ярких воспоминаний в моей жизни. Не из тех, о которых приятно рассказать друзьям и знакомым, но, повторяю, очень ярких. К тому же все случилось в моем собственном доме.
Кто-то натянул поперек входной двери молекулярную проволоку. На уровне шеи. Разумеется, видеть ее я не мог, вот и прошел сквозь нее. Точнее, не я прошел сквозь проволоку, а она прошла сквозь меня. Субмикроскопическая проволока, цепочка толщиной в одну молекулу! Если бы я не услышал тонкий-претонкий жалобный писк в тот момент, когда проволока рассекла мне шейные позвонки, не знаю, что бы произошло.
Нет, знаю! Я бы умер на пороге собственной квартиры.
Положеньице, в какое я попал, было не из приятных. Поворот головы налево или направо, легкий наклон вперед — и голова падает с моих плеч и, омываемая алым кровавым фонтаном, катится по полу.
Я совершенно ничего не почувствовал. Но так всегда бывает, когда имеешь дело с молекулярной проволокой. Я догадался и о том, из чего она сделана: сплав Гассмана. Выдерживает нагрузку в сто килограммов. Режет человеческую плоть, как острая сталь сырные шарики.
Когда раздвижная дверь за моей спиной закрылась, я почувствовал жжение, которое начиналось на уровне кадыка и распространялось вниз, до кончиков ног. Как будто меня колол миллион раскаленных добела иголочек. Ноги у меня сделались ватными. Вот что происходило снаружи. А внутри тем временем нарастала паника. Надо было что-то делать — но что?
Я осторожно обхватил немеющими пальцами шею и потащился в комнату, держа курс на мое любимое кресло. Я напоминал себе человека, который идет по канату с разрывной гранатой на голове. У самого кресла ноги у меня подкосились. Если бы я упал или даже споткнулся, голова соскочила бы с плеч; тогда нарушились бы все связи головы с телом, и мне настал бы конец. Я заставлял себя двигаться медленно; прислонился ногами к креслу и сел так осторожно, как только мог. Руки устали поддерживать голову, но я хотя бы сидел.
Я испытал облегчение, хотя и не слишком сильное. Мне надо было сидеть совершенно неподвижно, не меняя положения ни на миллиметр. Но просидеть так долго невозможно. Я рискнул на секунду убрать одну руку и нажал кнопку корректировки положения кресла. Почувствовал, как спинка кресла поднимается, приспосабливаясь к положению позвоночника, шеи и головы. Я не отпускал кнопку до тех пор, пока подголовник не поднялся до ушей, приспосабливаясь ко мне. Мысленно похвалил себя за то, что не пожалел в свое время денег на новейшее и самое дорогое кресло-трансформер.