Те двое, в "Волге", в самом начале этого, не гарантирующего конечного результата, пути. Хотя все может быть и, наверное, подозрения о волшебности места их проживания иногда волнуют и этих джигитов. Сейчас, сытыми телами развалившись на сидениях, с видом самодовольных тифлисских приказчиков — в отсутствии хозяина лавки хозяев всей жизни, они, как прилавки осматривают окрестные склоны и виляющую боками долину. Может показаться, что подтекает масло, густыми каплями собираясь в небольшую мазутную лужицу, но нет — это самолюбование и убежденность в собственном совершенстве, наполняя воздух маслянистым запахом, стекает с них на землю.
"И сказал Бог: "Это хорошо!", — подумал Алексей, подходя к ним.
— Извините, не подскажите, а где здесь зубного врача найти можно? Зуб заболел, поправить надо.
— Слущьай, брат! — быстро откликнулся один из них, водитель "Быстрой антилопы", придав голосу столько участия и желания помочь, что Алексей подумал: "А может, действительно, брат?" — Пойдещь по этой улице, — наверное, забыв, что улица одна и мягко путая "Ша" и "Ща", сказал он, а Алексей понял, почему у них открыты дверцы — если бы они не сделали этого, то кавказское гостеприимство, быстро переполнив машину, просто выдавило бы стекла изнутри, — увидищь дом с большими окнами, — все так же беззлобно издеваясь над "Ш", продолжил он, — Фархада спросищь!
— Он тэбэ все сдэлаеэт! — добавил второй джигит, а Алексей, с трудом сдерживая себя от признания в любви к этим двум благородным наездникам, искренне поблагодарив, опять заспешил в указанном и по-прежнему единственном направлении.
Еще немного асфальтовых шагов — и он увидел тот хваленый дом. И хотя не вспомнив, чем отличается синус от косинуса, быстро вычислил геометрию оконных стекол и понял, что его отпускных хватило бы лишь на один стеклопакет. Благоразумно не замедляя шаг, он прошел мимо, а вскоре нашлась и поликлиника — длинное одноэтажное здание, похожее на пионерлагерь или казарму. Явно не Артек — древность побелки и обвалившаяся внизу углов штукатурка как-то не вяжется, неуютно контрастирует с ухоженностью окружающих домов. В темноватом коридоре нашлась нужная табличка — "стоматолог", и хотя толстые мазаные стены не пропускают звуки и хранят почти абсолютную тишину, из-за двери все же донеслось противное жужжание.
А коридор упирается в окно — источник дневного света, и там, на четырехместном ряде фанерных кресел — напоминании о вчерашнем бывшем кинотеатре, Алексей заметил двух женщин, молча рассматривающих пришельца. Вероятно, воспетая в газелях кипарисная стройность восточных красавиц прописана не здесь, хотя развалины Шемахи относительно недалеко. Они не молоды, но и не стары, и как все жители сельской местности — вне национальной зависимости, аксиомно коренасты. Разве что вьетнамцы самоисключились из этого правила, но этот рисовый народ, телосложением и древесным цветом кожи больше похожий на лианы, живет в своем бамбуковом мире, не признавая никаких авторитетов и никого не боясь.
Алексей направился к ним, постепенно различая детали — летний свет за их спинами, в окне, но на женщинах куртки. Возможно, они приехали издалека или просто привычка? Темные волосы без всяких ухищрений зачесаны назад, черные глаза, а вот взгляд, кажется, не очень приветлив? Это странно, ведь внешностью и стойким неприятием стройного начала они так похожи на словоохотливых и плотных телом джигитов из черной "Волги". Что это, каменное дыхание патриархата? Но нет — они не выглядят забито. Такие сами задвинут кого угодно куда угодно, но все-таки в глазах и в фигурах присутствует что-то такое, что не совсем складывается с доносящимся из-за двери звуком работающей бормашинки.
— Вы сюда? — с некоторой опаской поинтересовался у них Алексей, имея в виду генератор стоматологических звуков. Женщины кивнули и продолжили тихий и на удивление немногословный разговор.
"Хорошо, что не убили!" — про себя и за себя порадовался он, и принялся рассматривать настенные, везде одинаково жуткие медицинские плакаты, состоящие из больших разрезанных зубов.
"Препарированные абрикосы" — вдруг вспомнилась реакция одной своей северной знакомой на вид расщепленных фруктов. Он был к ней неравнодушен и поэтому улыбнулся воспоминанию, тем более что у нее было не только чувство юмора, но и чувство вкуса. К абрикосам.
Немного погудев, машинка смолкла, и из-за двери донеслось легкое и жутковатое позвякивание. Но стонов нет, и это скорее хорошо говорит о враче, чем о пациенте. Послышался голос, шаги, и в коридор энергично вышла врачиха, или медичка — как обычно называют военные своих фельдшер-женщин. За ней выскочил мальчишка лет одиннадцати — жертва ее пульпитных изысканий, и щупая щеку по детски не знающими осторожности пальцами, молча направился к выходу.