— И передай маме все, что я тебе говорила! — громко, вдогонку сказала врачиха. Тот только кивнул в ответ. Она повернулась к женщинам, но, заметив Алексея, с вопросом посмотрела на него.
— Я к вам, в конце рабочего дня, за отдельную плату.
— Хорошо, — согласилась она, при этом быстро взглянув на маленькие часики, и Алексей в который уже раз удивился — как это женщины могут различать столь микроскопическое время, тем более в полутьме, — подождите немного, я вас приму.
— Жду, — кивнул он.
— Проходите, — пригласила она одну из теток, и та, уверенно проскрипев расшатанными досками пола, без всякого стеснения и страха скрылась в опасном кабинете. Скрылась и, в общем-то, симпатичная зубничка, оставив в коридоре Алексея и вторую, индейско-равнодушного вида женщину, сидящую на фанерных креслах, на фоне пока дневного света, льющегося из окна…
Но вот и он в кабинете и в кресле, лицом к окну и к лампе, как рояль с откинутой крышкой, раскрыв рот смотрит на зубничку, а та, белой цаплей нависнув над ним на своем хитром сидении, сосредоточено, но многословно пилит ему зуб. И в самом деле — а с кем ей разговаривать тут? Проработав здесь с десяток лет, она не очень-то любит местных. А в последнее время, если верить ее многословию, хачики здорово застудили головы на ветру свободы, вкрутив вместо перегоревших лампочек Ильича галогены независимости, и до конца еще не разобравшись — а что же со всем этим им делать, к всегда двойственному отношению к русским прибавили изрядную долю неприязни — на всякий случай.
— Выживают? — еще имея возможность говорить, спросил Алексей.
— Так чтоб откровенно — нет. Кто им тогда зубы лечить будет? С их-то купленными дипломами. Но по мелочам достают. Вот я вас сейчас лечу, а там уже языки треплют, и это только потому, что я русская. А если что-нибудь случится и рядом окажется русский, то виноват будет именно он. Так хочется уехать!
— Да вы что? Из этого рая!
— Это для вас рай, на несколько дней, а для меня суровые будни. Обратили внимание, в коридоре?
Алексей кивнул.
— Ну а ваш муж, он из каковских?
— Местный, но русский, тоже уехать хочет.
— Может, это пройдет?
Ловко и не экономно набив Алексею полный рот тампонов — предметами столь частых телевизионных извращений, она в ответ на его восхищение климатом и природой привела массу житейских трудностей и национальных закорючек, отравляющих жизнь в условном раю, и рассказала, как тяжело приходится соломеннорусой русской бороться с частыми наездами выросших на туризме хитроватых брюнетов. А узнав, что пациент военный, она с естественной женской непосредственностью поинтересовалась — умеет ли он щелкать затвором?
— Скоро понадобится, — даже как-то успокаивающе пообещала она, — не здесь, так дальше.
Не давая слушателю скучать и требуя сочувствия и понимания, врачиха в марлевой повязке, которая совершенно не мешала быстроте произношения, все-таки прерывала льющиеся бесконечным потоком блоки информации попытками вопросов.
— А как вы думаете? Считаете, я не права? Скажете, неправда?
При этом совершенно не беря в расчет бессловесность напичканного тампонами пациента. Но Алексей, не имея возможности членораздельно участвовать в разговоре, делал все что мог, пытаясь тембром мычания выразить свое мнение по поводу быстро сменяющихся тем. В бесконечном потоке слов промелькнуло отведенное работе время, и врачиха, хоть и болтливая, но знающая свое дело, сделала все что нужно, попутно залечив еще два зуба — наверное, машинально и не заметно для себя. Но вот за окном прошуршали шины, а короткий автомобильный сигнал раздался как выстрел из стартового пистолета.
— Ааахх! — на вдохе произнесла она, — седьмой час. Вы меня совсем заболтали!
"Так и есть" — не стал возражать из ватных тампонов Алексей.
— Это мой муж приехал, — почти злорадно сообщила она, и добавила, — если я задерживаюсь, то он за мной заезжает. По-другому здесь нельзя.
— Ааагг, — соглашаясь, опять же из ватных тампонов кивнул Алексей.
— Ну, посидите немного, а я пока соберусь. Пусть подсохнет.
Алексей уставился в потолок, отдыхая от женской речи и предполагая, что все подсохло еще в начале часа, теперь без всякого страха прислушиваясь, как в эмалированной ванночке шевельнулись ужасные никелированные инструменты, и как позвякивает флаконами стеклянный шкаф.