Падающая секунда, страничка из записной книжки вчерашнего дня, и строчка в ней — как он прятался за зубную щетку. Женщин не поймешь — то они обольют себя и всего тебя дезодорантом, то зароются носом в твою вонючую подмышку, и их оттуда не выгнать. А он, жертва заблуждения, таская за собой запах войны и погони, жутко стеснялся нечищеных зубов. На аэродроме удалось стрельнуть одноразовый станок и поплескаться в холодной воде, но где было взять щетку? "Тик-так" для священных рекламных коров, и уже пансионатовский ларек в тысячу мелочей, где на одном прилавке лежат авторучки, шоколадки и презервативы, выручил его.
Легковесная глупость, легче вздоха комара, но он боялся первого поцелуя, и когда в номере предвечернее солнце заглянуло ему в глаза, а ей легло на лицо, а в Египте, вспомнив Ра, скромно пукнул чудом выживший феллах, он бодро спрятался за зубную щетку. Смешно — если он не курит, то это не значит, что нет табака — кого сейчас смутит никотин в дыхании или пивная улыбка? Но рядом она, и он рад, что у него такой комплекс, и неважно, что женщины не слишком сортируют запахи. Приятно — неприятно, вот и весь их диапазон, да и не от запаха это зависит.
А она молодец — хоть и поиздевалась над ним на лестнице, но все же предоставила немного времени на пару десятков санирующих фрикций. И все — женщине легко устроить праздник для свалившегося на ее голову мужчине. Он не заперся, а она не постучала, и смущение и комплексы остались за дверью душевой. А душевая, она оказалась намного интереснее и, безусловно, удобнее ванны.
А феллах — шутник, он пукнул дважды — во второй раз уже утром. Алексей проснулся, словно от выстрела стартового пистолета, резко, с чувством, что он все проспал, с мыслю, что нужно вставать, и с желанием выспавшихся мышц.
— Мне показалось, что ты не будешь против, если я разбужу тебя пораньше?
Что это, ее голос — сон? Хотя, скорее всего, солнце уже высунулось из-за гор, и на асфальт уже легли длинные лучи. Лучи подгоняют время, а оно в ответ поедает их, как итальянцы длинные спагетти. Но время еще есть… и как он мог уснуть? Это усталость договорилась с горячей водой и расслабленностью удовлетворений, а казенная, но белая и такая уютная подушка тоже сделала свое черное дело. Черное дело сна, и он отрубился после душа, еще видя, как капли стекают с ее горячего тела. Как он мог? Хоть и сланцы, но мокрые следы — она кинула в кучу его "благоухающую" одежду, при этом солнце косым взглядом смотрело на нее. Он это видел и точно знал, что находится в центре счастья, что это живой водоворот и надо ловить его быстрые вихри, но черное коварство белой подушки — и он уснул, и уже не слышал разговора двух подруг о качествах телесных пятен и характеристиках мужчин.
— А сколько время? — спросил он.
— Я постирала твои часы.
А у нее своеобразное чувство юмора — в ее шутках мало слов. Наверное, так и надо. Но как не хочется выныривать из теплого водоворота, зная, что "всегда" не существует… но встречный поцелуй… и хочется есть… и пускай лучи на асфальте станут немного короче…
— Автобус.
Это не шутка, а он увлекся, он слишком долго целился, выжидая, и поэтому потерялся — сначала в лесу, а вот теперь в событиях утра. Памятью они еще не стали, как и тот старик — не он ли за рулем и за стеклом неумолимого автобуса? Нет, не он — его не может быть. Он перешел дорогу на красный свет, прекрасно понимая, что у пули нет тормозов или заднего хода. Сам виноват, но теперь выходит, что у него, как и у Коня, есть свой первый мертвый нестандартный враг. А вот летчикам везет! Он увидит их часа через два — им сверху видно все, но к счастью, не так много, и незнание плюс спирт для технических нужд делают их веселыми и похожими на жестоких, но беззаботных железных ангелов.
Женщины — другое дело. Они прибиты к земле гвоздями-каблуками, и живее чувствуют земные катаклизмы. Автобус — катаклизм, а Лена не исключение и первая заметила его. Правда на ногах у нее не каблуки, а сланцы, и Алексей знает, видел — на них есть затертая надпись: "Сделано в СССР". Автобус, слово, ее поднятая рука выключили вакуум и включили время, отделяя, поглощая, превращая ее в бардак воспоминаний, в образ, в силуэт, в живой утренний фантом. Песок злорадно зашуршал под широкими колесами — будущее стало настоящим, горячий воздух сжался в тормозах — и все, длинные секунды кончились. А заодно и длинные проводы и долгие слезы.