Тут как раз подоспевает и вторая причина угасания стукаческого дела – демографическая. Ведь прежде кто составлял костяк тайной доносческой армии? Правильно, пенсионеры, от нечего делать охотно переквалифицировавшиеся в Холмсов, Пуаро и Марпл. Денно и нощно из-за сдвинутых занавесочек и из-под опавших век наши инсомнические ветераны и ветеранки зорко блюли общественную безопасность, часто оставляя полиции непыльную работу формального ареста высмотренного ими карманника или убийцы. Теперь не то, теперь это поколение бдительных и неутомимых редеет и тает на глазах, опять-таки по законам физиологии, а смены достойной ему нет. Молодежь нашу, аморфную и нелюбопытную, такой сдельно оплачиваемой работой не заинтересуешь – как, впрочем, и любой другой работой тоже. Вот и опускается постепенно кривая раскрываемости не только у нас, на Хоккайдо, но и по всей Японии, а вместе с ней опускаются и наши полицейские руки, поскольку взамен стукачеству ничего более эффективного в нашем японском сыске пока не придумано и, чует мое сердце, придумано не будет.
Короче говоря, двойственно мы к этой структуре относимся, двойственно… Не только потому, что они безбоязненно бюджетные богатства в свои карманы перекладывают, но еще и потому, что у нас, простых смертных ментов, такой возможности просто нет. Мне, к примеру, оплата информаторов вообще не положена – можно подумать, что для раскрытия убийств одной моей головы достаточно. Так что хочешь не хочешь, а идешь на поклон к этой «золотой роте». Как вот мы сейчас с Ивахарой.
У отарских «ассенизаторов» нас встретил скромный сутулый мужчина небольшого роста в штатском. Он холодными равнодушными глазами посмотрел на меня, без излишних почестей слегка поклонился Ивахаре и пригласил нас в отдельный кабинетик, давая понять, что конфиденциальность и приватность здесь чтят превыше всего, даром что в аморальных фекалиях возятся по роду службы.
– Капитан Кобаяси, – коротко представил мне Ивахара эту саму ассенизационную любезность.
– Майор Минамото, – кивнул я ему и заметил, что на мое представление капитан отреагировал слишком уж сдержанно, словно мы с ним уже где-то пересекались.
– Ну так что, это он, Кобаяси-сан?
В голосе Ивахары сквозило нетерпение. Кобаяси молча кивнул. Я, добавив во взгляд кислотной раздраженности, строго посмотрел на Ивахару, и тот, реагируя на мою «кислоту честолюбия», наконец соизволил начать вещать членораздельно. Он пролистал записную книжку Шепелева и остановился на одной из страниц.
– Видите ли, Минамото-сан, вот тут мы с сержантом Сомой обратили внимание на вот этот вот номер. Видите?
– Ноль-девять-четыре, сорок шесть… – прочитал я. – Рядом ни имени, ни фамилии, ни клички…
– Да, именно этот телефон.
– Японский мобильный номер, как я понимаю? Я еще в машине обратил на него внимание. К России отношения не имеет.
– Верно.
– А откуда и зачем у рядового русского матроса с «Анны Ахматовой» японский мобильный номер?
– От нас, – тихо сказал Кобаяси.
– От вас?!
Конечно, я был готов к такому повороту событий, но чтобы вот так, в лоб…
– Видите эти первые три цифры – ноль-девять-четыре?
– Вижу.
– Обычно наши мобильные номера после ноля с девяткой или восьмеркой имеют или ноль, или единицу, так?
– Наверное. У меня, по крайней мере, после девятки ноль. А у жены – единица.
– Не повезло вам с женой, – заявил вдруг капитан.
– Ну почему же… – протянул я. – Я так не считаю…
– Я имею в виду не конкретно жену вашу, а ваши с ней номера. У вас – ноль, у нее – единица. Трудно запоминать.
– А я мобильные номера запомнить вообще не могу. И не пытаюсь даже. Они у меня все в контакты внесены.
– Это хорошо, – с удовлетворением заметил Кобаяси. – Это хорошо, когда внесены, особенно в контакты.
– Бог с ними, с нулями и колами – вы там что-то про какую-то четверку начали.