13 мая, после завершения суда над Пеньковским, Ричард Джэкоб и еще четыре американца были объявлены персона нон грата и высланы из Москвы[109].
Дело Пеньковского, несмотря на его очевидный успех, закончилось явным провалом: сообщением о казни советского полковника и высылкой десяти официальных представителей западных стран.
Но почему ЦРУ направило своего сотрудника на Пушкинскую улицу, если пятью месяцами ранее в Женеве, как утверждал Джордж Кайзвальтер, Юрий Носенко заявил, что Джон Абидян, «красавчик-армянин», был замечен у тайника? Ответ не ясен, но, по словам Кайзвальтера, он сразу передал сообщение Носенко в штаб-квартиру[110].
После ареста Пеньковского Кайзвальтер, в ярости от того, что операцию поставили под удар, сказал, что он сокрушался по поводу участия Абидяна, которого, хотя он и не был сотрудником ЦРУ, послали проверять тайник[111]. Он сказал, что пожаловался Джозефу Бьюли-ку, руководителю подразделения SR-9, отвечавшему за операции в Москве и лично за дело Пеньковского. Возвратившись в Лэнгли, Кайзвальтер сказал: «Я проговорил с Бьюликом целый день в коридорах Центра в конце 1962 года, после того как «закрутили» Пеньковского. Я спросил, почему мне не сказали, что армянин отправился к тому самому тайнику».
«Я поднял скандал, — продолжал Кайзвальтер, — Бьюлик подтвердил, что тайник, который проверял армянин, и тайник Пеньковского — один и тот же. Бьюлик сказал мне: «Ну, мы решили, что Абидяна было безопасно использовать, потому что его срок пребывания заканчивался и его перевели из Москвы». Да, лошадь уже вывели из конюшни».
Поскольку никто не сообщил в московскую резидентуру, что тайник засвечен, Гарблер, естественно, ничего не знал. Почему Центр не сообщил ему об этом? Гарблер ответил, что не знает, но добавил, что Бьюлик, возглавляющий SR-9, был печально известен своей скрытностью и чрезвычайной осторожностью в отношении того, что он кому-либо говорил, включая своих ближайших коллег.
Гарблер заявил, что если бы его информировали, что КГБ известно местоположение тайника, он никогда не послал бы Ричарда Джэкоба изымать закладку и попытался бы предупредить Пеньковского, что тайником пользоваться нельзя, и тогда русские не схватили бы на тайниковой операции оперативного работника ЦРУ как действовавшего в тайном сговоре с Олегом Пеньковским.
Короче говоря, именно Центр не поставил в известность московского резидента о том, что происходит в деле Пеньковского. Только много лет спустя Гарблер выяснил удивительную причину того, почему его держали в неведении.
Дело «Гаичка» было закрыто, но осенью 1963 года Гарблер оказался в новой кризисной ситуации. В анналах ЦРУ это дело проходит под названием «Бумаги Черепанова».
Александр Николаевич Черепанов являлся сотрудником Второго главного управления КГБ, деятельность которого направлена на иностранцев и дипломатов.
Неприятности начались, как говорил Пол Гарблер, когда чета американцев явилась в посольство с пакетом документов. Гарблер помнит эту пару. «Кто-то из них был библиотекарем, оба из штата Индиана. Они общались с гидом, который водил их по московским библиотекам. Фамилия гида была Черепанов». Он-то и отдал пакет американцам и попросил передать его в американское посольство.
Пара пришла в Консульский отдел на первом этаже посольства на улице Чайковского и передала бумаги американскому сотруднику, который, в свою очередь, вручил их Малькольму Туну, советнику по политическим вопросам при после США Фое Колере.
«Было договорено, — сказал Гарблер, — что если какой-либо добровольный информатор приходит в посольство, то меня сразу же (или, по крайней мере, в течение нескольких часов) извещают об этом. Но в данном случае о том, что поступили бумаги, я узнал лишь на следующий день. Меня вызвали Тун и Уолтер Стоссел, заместитель главы представительства, который исполнял обязанности посла, так как Колера не было в городе.
Дипломаты рассказали Гарблеру о бумагах, утверждая, что все это похоже на провокацию. Они упомянули, что в Варшаве за неделю до этого кто-то передал американскому военному атташе схему расположения ракетных площадок. Атташе был обвинен в шпионаже и выслан.
Гарблер едва мог поверить своим ушам. Документы, очевидно, были взяты из дел КГБ, все-таки попали в посольство, а эти дипломаты собираются вернуть их русским. «Мы приняли решение все это отдать обратно», — заявили они. «Хорошо, — согласился я, только вначале я должен их посмотреть и сделать фотокопии».
109
Кроме Джэкоба из Москвы были высланы Хью Монтгомери, заместитель резидента ЦРУ, капитан Дэвисон, Родни Карлсон, оперативный работник ЦРУ, работавший под прикрытием помощника атташе по сельскому хозяйству, и Уильям Джонс III, второй секретарь посольства. Одним из телефонных номеров, который был предоставлен Пеньковскому на случай срочного контакта с американской разведкой, был телефон в квартире, занимаемой вначале Джонсоном, а затем Монтгомери. Пятеро британских официальных лиц, включая Родерика Чисхолма, резидента МИ-6, были также высланы. Имена Родерика Чисхолма и его жены Дженет Энн упоминались на суде.
110
Пит Бэгли, который настаивает на том, что Носенко до 1964 года не сообщал, что КГБ знал о тайнике, заявил: «Мысль о том, что мы дали разрешение и позволили Пеньковскому использовать засвеченный тайник, кажется невероятной. Скорее всего, такого не могло быть».
111
Так как несколькими месяцами раньше КГБ отказался от своего поста наблюдения на Пушкинской улице (этот факт также был подтвержден Носенко в Женеве), штаб-квартира ЦРУ не предупредила свою московскую резидентуру, но не это явилось причиной ареста Пеньковского и вызвало нежелательную международную реакцию в отношении ЦРУ и США.