— Нет! — быстро отреагировала Олеся. — Одна я спать боюсь.
— Тьфу ты! Одна — боится, вдвоем — тоже. Хочешь, я тумбочку между кроватями поставлю?
— В два часа ночи грохотать на всю гостиницу. Очень милая самореклама, — съязвила она, направляясь с костюмом и махровым полотенцем к ванной. — Я иду купаться!
— Ая думал — в музей или в театр! — отлил ей Михай такую же монету. — Спокойной ночи!
— Ты что же, думаешь, я в ванной спать буду?
— Нет, просто я хотел сказать, что когда ты вернешься оттуда, я уже буду спать. — Он начал разбирать правую кровать.
Она фыркнула, скрываясь за дверью ванной.
... Михая разбудили какие-то посторонние звуки. Он потер глаза и взглянул на часы — без малого три. А разбудили его всхлипывания — Олеся сидела на краю левой кровати, уткнув голову в колени, и тихо плакала. Михай взглянул на ее сгорбленную горестную фигурку, и у него тревожно и сладко заныло сердце.
— Ты... чего? — спросил он почему-то шепотом.
Олеся повернула голову и на него взглянули огромные, чисто вымытые слезами глаза, в которых одновременно отразились обида, боль и нежность.
— Мне холодно, — так же прошептала она. — И очень-очень одиноко.
Михай встал, подошел и сел рядом. Осторожно обнял маленькую фигурку и спрятал у себя на груди ее голову, зарывшись лицом в пушистые густые волосы.
— А сейчас — тепло?
— Сейчас — хорошо! — прошептала Олеся и подняла лицо. Он поцеловал сперва по очереди закрытые глаза, затем — доверчиво раскрывшиеся губы...
—... Как неудобно, — бормотала она исцелованными, зашершавевшими губами спустя полчаса, поудобнее устраивая голову на мощной груди Михая, — вроде бы — две кровати, и в то же время — как бы ни одной подходящей. Правда ведь, Миша-Мишенька?
—Угу, — счастливо и умиротворенно в первый раз согласился с ней Михай.
... Олесе снился лимонад. Целый водопад его низвергался с выступу скалы, омывая ее волосы, грудь — все тело. А она, запрокинув голову и раскрыв рот, пила и пила его и никак не могла напиться. Восхитительно тонкий запах апельсина кружил голову, водопад переливался всеми цветами радуги... Она счастливо засмеялась и открыла глаза. В обыденной жизни, в отличие от сна, все оказалось намного проще: Михай, уже одетый, склонился над ней и водил у самого ее носа бокалом шипучего пенистого напитка. Олеся, выпростав из-под одеяла руку, жадно потянулась к нему, но Михай, рассмеявшись, отдернул руку с бокалом.
— Вставай, соня, уже обед!
— Я не соня, я Олеся, — сварливо поправила она его и вновь требовательно протянула руку. — Дай!
— А что за это? — хитро прищурился Михай.
— Бессовестный, ты авансом получил уже за бочку этой водички, — она поймала руку с бокалом, потянула к своим губам и, облив обнаженную грудь, жадно выпила напиток. — А теперь есть хочу!
— Пожалуйста! Сразу ужин, завтрак и обед ждут вас, мадам!
Действительно, на столике у стены красовались нарезанный крупными ломтями нежно-розовый копченый окорок, крупные свежие помидоры, зелень, хлеб и огромный арбуз.
— Ого! — Олеся удивилась. — Откуда?
— С рынка, конечно! Он тут недалеко. Так что если хочешь есть...
— Лицом к стене! — скомандовала Олеся. И мигом исчезла в ванной, прихватив разбросанную ночью одежду. Через пятнадцать минут они вдвоем уминали роскошный походный обед.
— А когда поедем дальше? — запивая еду лимонадом, спросила она.
— Дня через три! — посерьезнел Михай. — Раньше никак нельзя. . Твои знакомые устроили настоящую облаву по всему городку — ищут нас. Так, на всякий случай трясут. Они ведь точно не знают, на какой из трех станций мы сошли. Но трясут основательно. Наведывались и сюда, в гостиницу. Но мои доллары оказались посущественней совести администраторши Любы. Мы с тобой даже в регистрационной книге не отмечены. Одно меня волнует: о тех двоих, которые покинули поезд с моей помощью, — ни слухов, ни сплетен. Будто они не под откос вывалились, а воспарили в небо, подобно Иисусу Христу.
— А тебе какая забота об этих подонках? Папашка мой названый набирает к себе в ОМОН только кандидатов не меньше чем с пятнадцатилетним тюремным стажем и парой-тремя трупами за плечами. Ну как, успокоилась твоя совесть?
— Интересный у тебя папашка, оч-чень интересный, — протянул задумчиво Михай и внезапно оживился: — А знаешь, Олеська, мы, пожалуй, передохнем с недельку здесь, в Николаевке!