— Интересно мне очень, — после некоторого раздумья произнес Санька, — а кому все-таки предназначено это послание? — он хитро взглянул на Женю.
В падающем из окна свете видно было, как она вспыхнула, хотела что-то ответить, но не стала — повернулась и влетела в дом.
— Эх ты, деревяшка! — постучал его по голове Федя. — Пора бы тебе знать уже, что стихи не обсуждаются — их душой надо принимать.
— Ну, если она у тебя такая широкая, что принимает и «Распутина», и стихи вперемешку — пожалуйста, принимай, — огрызнулся в ответ Санька, — а я не поэт, мне надо все разложить по полочкам.
— Бросьте цапаться, — вмешался Гек, — нам завтра дальняя дорога предстоит.
— Пошли лучше к Паше Квадрату.
Паша не спал и был мрачнее тучи — он сегодня прозевал, пока дед Федя опохмелялся, а теперь было поздно — тот отключился. Гек отказался «принять по соточке» наотрез, а к Жене Паша и подкатываться не стал. В одиночку он никогда не пил.
— Принимай квартирантов, Паш! — Гек с друзьями спустился в подвал. — Устроишь на ночь?
— Без проблем, — буркнул тот и уже безо всякой надежды спросил: — Примете по соточке?
— А найдется? — в один голос спросили Козырь и Змей. Паша аж прослезился от радости — есть же Бог на белом свете!
Глава XXI ВЕСЬ МИР — ДУРДОМ!
Собирался Игорь недолго: надел спортивный костюм, куртку на синтепоне с капюшоном и кроссовки — половина Москвы так ездит. Оставалось одно — незамеченным выйти из гостиницы — наверняка ведь «пасут». Ну, это проблемы не составило — поднялся на четвертый этаж, зашел в ресторан, а там — через служебный ход на другое крыло здания. И вышел совсем в противоположном вестибюле. Он успел на предпоследнюю электричку до Александрово, сел в средний вагон, купил у разносчика «Московские новости» и почти два часа до Сергиева Посада «обрабатывал» сообщаемую в них информацию...
В Кленовом переулке Игорь был уже в десять часов вечера. Стемнело. Он прошелся мимо дачи — свет горел лишь на самом верху здания. Видимо, Коляй, за неимением компании, сам перерабатывал виски. Наконец, он решился — быстро вскарабкался по кованым завитушкам ворот и через две секунды был во дворе. Подошел к двери, прислушался — тишина, только еле слышно доносились звуки очередного шлягера Анжелики Варум.
— Балдеет Коляй, — усмехнулся Игорь, достал связку ключей, найденных в Олесиной шубке, и ощупал скважину замка. По идее, должен был подойти вот этот, самый большой. Он вставил ключ в замок, повернул с чуть слышным щелчком, входная дверь отворилась. Шагнув внутрь, Игорь притворил за собой дверь — замок вновь щелкнув, и огляделся. В слабом сумраке еле угадывались контуры каких-то массивных предметов близ огромного окна, а дальше все терялось в темноте. Вот когда он пожалел, что не принял днем приглашение Коли. Ну что ж, есть еще один выход. Игорь на ощупь пробрался к окну, присел на корточки, зажал в зубах китайский фонарик-авторучку и, достав план дачи, свернутый вчетверо, набросил на голову капюшон и завернул полы куртки через голову. Получился этакий темный шалашик, в котором он рискнул зажечь фонарик. Затем принялся водить лучиком-паутинкой по фойе. Внезапно под курткой посветлело настолько, что план стал различим без фонарика. Игорь похолодел, увидев, что свет пробивается снизу из-под ног. Он рывком отбросил полы куртки на место, яркие лампы люстры ослепили, заставили зажмурить глаза. А когда открыл их спустя некоторое время, увидел, что в прихожей он не один! Удивленно-негодующе поглядывал на него Коляй, стоящий у входной двери с револьвером в руке, а в креслах у столика, расположенного возле огромного, в полстены, камина сидели Агафонов и... Костя Гальчевский. Первый смотрел на Игоря с насмешкой и удовлетворением, второй — с откровенной ненавистью и злорадством. Молчание нарушил Эдуард Михайлович: